ФИЛОСОФСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ

Если ты, о бык среди потребителей печатной продукции, уже дочитал до этих строк, скрывающих в себе исток бытия, - ты, несомненно, понял, что в сей книге на 7-м уровне астрал-подтекста разворачивается сущность воззрений лучшего из триждырожденных, просветленного хасид-йогина Шри Джихадварлала Абрахмы Рабиндрановича Шивы-младшего, изложившего доктрину учения "Левая нога джнянина" в мантре для тенора и баритона с оркестром:

- Шам-бала, Шам-бала, Шам-балалайка, Шам-бала, Шам-бала, Шам-балала, Ом-балалайка, Хум-балалайка, Шам-балалайка, Шам-балала!

Если ты, бык, этого еще не понял, читай дальше. Искренне твои, Третьи Лица.

* * *

А потом был вечер, продолжившийся Зямой. Наверное, это космически несправедливо, когда вечер такого сумасшедшего дня продолжается Зямой, чтобы им же закончиться, но Галина Борисовна слыла в деловых кругах человеком слова. Купцы первой гильдии не подписывают контрактов - им достаточно ударить по рукам. Раз утром позволила мужу коньяк и однокурсника, то крутись, белка, в колесе, не крутись, а полезай в кузов. Особенно если ты, сохранив в паспорте девичью фамилию, давно утратила максимализм юности, а супруг твой, Игорь Горшко, меж друзьями - Гарри Поттер, человек вечной молодости. Что означает: волшебно обидчивый, колдовски ранимый, и общительный до полной размытости сознания. Без друзей он чахнет, как кактус на рисовых полях. С друзьями он колосится, как рожь за околицей. В сущности, у каждой домработницы бывают свои скелеты в шкафах, и почему отказывать мужу в мелких слабостях? Коньяк доверчиво грелся в ладони, чашечка кофе оплакивала родную Бразилию, истекая ароматом, и огонь семейного очага горел в сердце, позволяя слушать вполуха, грезить о тайном и не вникать.
- Это ничтожество, - сказал Зяма. Пунцовый блик лежал на его носу, обильном и сизом, как баклажан, делая нос гостем из ночных кошмаров импрессиониста Моне.
- Ты его знаешь, Гарик. Это полное, законченное, самодостаточное и пышное ничтожество. Он говорит мне: "Зямочка! Ваши стихи дышат чувством, но в вашем возрасте! С вашим-то опытом! Неужели вы не слышите..." И давай склонять: пеоны-пентоны, дактиль-птеродактиль! Он думает, если способен гнать ямбом кубометры рифмованной чуши, так уже и получил мандат на Кастальский ключ! Ямбы-тымбы-мымбы! Мертвечина! А тут! сердцем! романтической душой, из-под спуда будней... Зама напрягся и, часто дыша, задекламировал в ля-ля миноре:

- В Карибском море плавал парусник В двадцатипушечных бортах, И много числилось на памяти Его отчаянных атак. И сокращалось население Прибрежных доков и портов От залпового сотрясения Двадцатипушечных бортов...

- Это гениально, - Гарик восхищенно припал к коньяку, дергая кадыком. Просто, искренне. Такое хочется петь ночью, у костра. Под гитару, потягивая спирт из мятой фляги. Зяма, ты всегда юн. У тебя большое сердце. В глазах мужа, последние двадцать лет видевшего костер исключительно по телевизору, обнаружился отсвет пожарищ, пылающий горизонт, кровь на палубе, лезвия абордажных крючьев и троица канониров с дымящимися фитилями. Как все это поместилось в двух, откровенно говоря, небольших глазках, оставалось загадкой. Зяма принял комплимент достойно, перейдя к припеву, описывающему в художественных образах конфликт капитана с излишне меркантильными матросами:

- Счастию не быть бездонным, Счастие - не океан, И с командой ночью темной Не поладил капитан. Был у капитана кортик, Был кремневый пистолет, Весь в крови помятый бортик, А команды больше нет.

В гостиной отчетливо запахло порохом. Дребезжанье бокалов-пузанчиков напомнило старушечий хохот ветра, шторы взвились грот-бом-брамселями, на люстре закачался опухший флибустьер, повешенный за сокрытие награбленного имущества, и за окном вороний грай, безбожно грассируя, взвился в попугайском экстазе: "Евр-рея на р-рею!" - Я, кажется, знаю, куда ты гнешь! Летучий Голландец, да?! Гарик от волнения привстал в кресле и весь просиял, когда Зяма подтвердил его догадку сперва кивком, а позже и финальным пассажем:

- В Карибском море плавал парусник В двадцатипушечных бортах, На нем имеются вакансии На все свободные места, Больше нет костей на флаге, Нету мертвой головы, Череп там бросает лаги, Кости стали рулевым!

Все семьдесят пять не вернутся домой Им мчаться по морю, окутанным тьмой!

- Ты обращался к Ипполиту?
- Гарик понизил голос, словно намекая на тайну, известную лишь им двоим.
- Да, - качнул носом Зяма. Лицо его в профиль напоминало парусник. В двадцатипушечных бортах. С бушпритом наперевес. В фас же лицо Зиновия Кантора более всего походило на кабину грузового трейлера.
- Он сказал, что напишет музыку. Завтра. Или послезавтра. Это будет шлягер. Так сказал Ипполит, а ты знаешь Ипполита. Галина Борисовна тоже знала Ипполита. Ипполит был концертмейстером в детском саду "Жужелица", а по совместительству - просветленным дзен-буддистом. В его понимании "завтра" не наступало никогда.
- Настя хочет завести шута, - вдруг сказала она.
- Игорек, слышишь? Наша дочь собралась обзавестись шутом. Будет выгуливать его на поводке, как Вован. Наносить побои средней степени. Разгружать психику. Игорек, ты что-нибудь понимаешь?
- Пусть возьмет это ничтожество, - щеки Зямы просветлели и колыхнулись. Прирожденный паяц. Представляешь, Гарик, он уже трижды отказал мне в публикации. Трижды! За полгода. Дескать, мое творчество плохо подходит к тематике журнала "Нефть и газ". Я у него спрашиваю: а твое? твое драное творчество?! Оно хорошо подходит к тематике?! И этот скоморох мне отвечает: я в "Нефти и газе" работаю. А публикуюсь я в "Новом хозяине". Нет, ты понял? Это ничтожество - новый хозяин, а я даже к нефтегазу не подхожу! Гарик взял ломтик лимона. Посмотрел на просвет: - Зямочка, не унижайся. Потомки оценят. И ты, Галочка, успокойся. У девочки трудный период. Сейчас многие заводят - семью, машину, собаку...
- Но ведь не шутов?
- Я бы завел, - сказал Зяма.
- Я бы читал ему стихи. Но у меня нет денег на шутов. Мои шуты - бесплатные. Они публикуются в "Новом хозяине". Лимонный монокль в глазу придавал Гарику странную значительность: комично-породистую. Опытные циркачи, рожденные, что называется, в опилках, шепчутся меж собой: таким бродит ночью под куполом шапито призрак барона Вильгельма фон Шибера, безумного лотарингца, променявшего титул на любовь акробатки Нинель, а шпагу дворянина - на погремушку клоуна. Шаповал была не в курсе балаганного фольклора, но если повествование ведут Третьи Лица, сведущие во всяких материях, то стоит ли удивляться разнообразию сравнений? Впрочем, монокль вскоре был съеден, и образ развеялся.
- Мальчики, у меня сегодня был трудный день. Я иду спать.
- Спокойной ночи, дорогая. Не возражаешь, если я в среду соберу мальчишник? Человек на десять? Тихонечко, интеллигентно...
- Она не возражает, - сказал Зяма.
- Галка всегда была умницей. А в сравнении с этим ничтожеством - так и вовсе царицей Савской. Галка, ты прелесть. Я посвящу тебе поэму. И умница не стала возражать. Пусть будет мальчишник.

* * *

Пожалуй, этот диалог мы могли бы дать как-нибудь иначе. Более прозаически, что ли? Но увы - ночь. В смысле темно. И в спальне не горит даже крохотного ночничка. Ничего не видно; лишь смутный монблан кровати, и сквозняк надувает паруса оконных гардин. Плывет бригантина во тьме, скрежеща такелажем, впитывая ледяной огонь звезд. Воет на Москалевском пустыре собака: по покойнику или так, от волчьей тоски. А может, умелый звукооператор врубил запись лая и курит себе в кулачок, пуская дым за дверь будки. Луна отражается в стекле, прикидываясь портретом лысого дядьки. Очень умного. С бородкой. Скорее всего, дядька - поэт. Слегка похожий на Зяму, но вряд ли. Будем считать, это Шекспир. Или кто-то, все же больше смахивающий на Шекспира, нежели на Зяму. Плывет бригантина в ночь, со сцены в зал, и все никак не доплывет до пристани...

Галина. Немного отдохну И двину вновь на штурм твоих ушей, Для моего рассказа неприступных. Какой кошмар! И кто? Родная дочь, Оплот моих надежд, отрада жизни, Которую я сызмальства люблю, Как сорок тысяч кротких матерей, И сорок тысяч бабушек, и сорок Мильонов безответственных отцов...

Гарик (сонно). Нехама, делай ночь.

Галина. Оставь цитаты! Постмодернизм нас больше не спасет. А вдруг он будет злобный маниак? Садист? Убийца? Сумрачный урод, В тельняшке драной, с гнусным бубенцом, В портках с дырой, с ухмылкой идиота, С громадным несусветным гонораром За выходки дурацкие его О, сердце, разорвись! И я сама Должна купить для дочери шута! Позор! Позор!

Гарик. Вчера по TV-6, По окончаньи буйного ток-шоу "Большая стирка", но перед началом Программы "Глас народа", что люблю Я всей душой, от суеты усталой, За пафос несгибаемый и мощь, Крутили малый ролик о шутах. Я внял ему. Когда б не здравый смысл Да возраст, я бы тоже приобрел Простого дурака. Как член семьи, Комичный, резвый и трудолюбивый, Ужимками забавными да песней Он развлекал бы нас. Придя с работы, Ты слышала бы оживленный смех, И на твои уста, где деловитость Давно сплела стальные кружева, Сходила бы здоровая улыбка. В том ролике, где выдумка рекламы Сплелась в объятьи с веским аргументом, Один профессор, - мудрый человек, Чьи кудри убелили сединой Не только годы, но и снег познанья, Вещал про положительный эффект Общения с шутом.

Галина. О, продолжай!

Гарик (оживляясь). Он говорил: мол, шут снимает стрессы И гнёт последствий их, что тяготит Сограждан наших. Крайне благотворно Влияет на сознание клиента, А также подсознанье; альтер-эго От выходок веселых дурака Приходит в норму. Кровообращенье Становится таким, что зло инфаркта Бежит того, кто водится с шутом. Естественность и живость поведенья Растет день ото дня. Да, наша дочь Пошла в меня! Удачные идеи Анастасию любят посещать. Я думаю, что в частном разговоре, Отец и друг, я смутно подтолкнул Ее к решенью: мужа потеряв, Обзавестись домашним дураком, Весельем утешаясь. Это я, Я надоумил! Кто ж, если не я?!

Женщина встает, подходит к окну. Тихо, неслышно для мужа.

Галина. Конечно, ты! Ты в мире сделал все. Возвел дома, разбил густые парки, Сельдь в море изловил, летал в ракете, Постиг у-шу, цигун и каратэ, Ходил в походы, покорил Монблан, Играл в театре, Зяму научил Писать стихи, и семистопный ямб Придумал тоже ты. В том нет сомнений. Ты гений "если бы". А я - никто. Я - скучная подкладка бытия, Фундамент для затей, что ты и Настя Без устали творят. Я - фея будней, Что Золушек каретами снабжает, И жалованье кучеру дает, Чтоб кучер бывшей крысой притворился, Не разрушая сказки. Я есть я. Мой милый мальчик, прожектёр седой, Бездельник томный, я тебя люблю. За что? За то, что ты живешь не здесь. Ведь двое, мне подобных, никогда бы Не ужились друг с другом в тесном "здесь". Надумай я обзавестись шутом, Была бы то пустая трата денег. Мечом судьбы рассечена толпа: Одним назначен крест, другим - колпак.

Гарик (увянув). Давай-ка спать...

Глава третья

"Шут с вами, неврастеники!"

- Алексей Яковлевич, голубчик! Поверьте, я бы никогда не решилась тревожить вас по пустякам, но мне попросту не к кому больше обратиться! Вы полагаете, Настя - душевнобольная? Оправив сюртук, г-н Бескаравайнер заложил за спину изящные холеные руки интеллигента, знакомого с рубанком лишь по толковому словарю С. И. Ожегова, и прошелся по кабинету. От шагов его колыхнулся бархат портьер, волненье передалось дальше, - мелодично звякнули фуцзяньские бирюльки, украшавшие притолоку двери, дрогнул огонек лампадки пред Спасом Ярое Око, мирно соседствовавшим с толстопузым сибаритом Майтрейей, Буддой Грядущего, а также с не менее пузатым индейским болваном Ганешей, обладателем завидного хобота. Сладковатый дымок ладана смешался с сандалом курений, клубясь над резным набором для месмерического столоверченья; в симфонию ароматов вплелась тема сигары "Esmeralda", вулканирующей во рту лицензированного медиума, и на глаза Галины Борисовны навернулись слезы. Переживая за дочь, она менее всего заметила, что со связью времен начались очередные пертурбации. Но романтика, видимо, в данный момент решила уклониться от своей повинности, потому что в окружающей реальности без особой на то причины проступили чеховский надлом, купринская провинциальность и эхо бунинских темных аллей, - что выказывает не столько нашу образованность, сколько скромность. Правда, в смеси это дало скорее двенадцатиярусную байдаковскую кулебяку, смешав налимью печенку и костяные мозги в черном масле, нежели деликатную ботвинью с осетринкой, белорыбицей и тертым сухим балыком, - но этого Шаповал, натура более деловая, нежели аристократическая, тоже не заметила.
- Душенька, Галина Борисовна! Спешу успокоить вас: Анастасия Игоревна вполне здорова. Нынешние девицы тверды душой сверх меры, и не такому пустяку, как распавшийся брак, нарушить целостность их психосемиозиса! Разумеется, если будет на то ваше желание, я могу провести ряд магнетических сеансов по методике Магнуса де Баркадера, восстанавливающих трансперсональную парадигму психики, но... Уверяю, это будет ненамного дешевле, чем двухнедельный найм шута, а эффект от спиро-магнетики существенно меньший, нежели от шут-терапии! Видите, стремись я исключительно к матерьяльной выгоде, вряд ли я был бы столь откровенен!
- Так вы, милейший Алексей Яковлевич, в курсе событий?
- Разумеется, матушка!
- медиум рассеянно взял из угла астролябию в порыжевшем футляре, переложил инструмент на этажерку, где грудой скопились проспекты "Коммерсантъ", "Сглаз и Порча", а также "Медицинский Факт" за прошлый год.
- Еще будучи ребенком и проживая в уездном городке N с матерью, добрейшей женщиной, работницей завода "Красный Химикалий", я справедливо полагал осведомленность, а вовсе не философию, царицей всех наук. Того же мнения придерживаюсь и по сей день. Вот, извольте взглянуть... Углубившись в недра секретера, он надолго скрылся там, мурлыча под нос арию из рок-оперы Глинки "Жизнь за царя". Галина Борисовна ждала с трепетом, терзая батистовый платок. Она доверяла мнению Алексея, человека рассудительного и честного, а также обязанного г-же Шаповал бесплатными визитными карточками и частью клиентуры в лице сахарозаводчика Ахилло, супруги полицмейстера Шарапуна, статского советника Ново-Вишнева, мецената Джихада Маздаева, товарища окружного прокурора, и прочих достойных граждан, - короче, Бескаравайнер не стал бы лгать благодетельнице. Когда платок был окончательно истерзан, медиум с поклоном вынул обрывки батиста из пальцев гостьи, взамен вложив раскрытую на нужной странице брошюру. После чего присел на старинный турецкий диван, обитый оленьей кожей, такой ширины и длины, что на нем могли бы улечься поперек шесть или семь человек. В ладони Алексея Яковлевича сам собой образовался шар величиной с яблоко, из полупрозрачного камня, вероятнее всего, опала или сардоникса. Вперив взгляд в шар, медиум ясно дал понять: "Читайте безбоязненно, я занят и не слежу за вами!" Гостья мысленно воззвала к Рязанской Божьей Матери и опустила глаза. Взгляд сперва скользил по строкам, не проникая в смысл, но вскоре усердие было вознаграждено. Посмотрим и мы с вами.

ШУТ-ТЕРАПИЯ НЕВРОТИЧЕСКИХ РАССТРОЙСТВ: ВРАЧИ РЕКОМЕНДУЮТ