– Все-таки без войны нельзя. Какой же триумф без войны? Я буду стрелять со стены. По бегущим ахейцам. В глаз, в пятку, в сердце… Куда скажешь, милочка, туда я и воткну свою стрелу. Ха-ха! Еще как воткну! По самые перышки. Отличный каламбур, надо запомнить… А у кого стрела длиннее – у меня или у Менелая?
Елена молчала.
– Я так и знал. Конечно, у меня…
* * *– Я ожидал большего, – задумчиво сказал Деифоб.
Голый, он расхаживал по комнате. Лысый, сухой, жилистый, похожий на саранчу. Грудь его украшал свежий рубец. На днях Деифоб отличился в битве за корабли. За черные, крутобокие, пурпурногрудые корабли ахейцев.
Елена зевнула. При мысли о кораблях ей всегда хотелось спать.
– Ты должна быть мне благодарна. Иначе троянцы разорвали бы тебя. Сейчас, когда Париса больше нет… Мое имя защитит тебя. Если, конечно, ты не будешь так часто выходить без охраны.
У него были хорошие манеры. Он вообще не задавал вопросов.
– Жалко мальчишку. Скверная смерть – от яда на стреле. Надо было послушать Кассандру, еще в начале… Отец совсем плох, после гибели Гектора. Но мы удержим город. Когда царем стану я, мы поставим Гектору памятник. И Парису. Друг напротив друга – хорошая смерть и плохая. Мрамор, как напоминание…
Елена не застала последних дней Париса. Мучаясь от яда, он умер на руках своей нимфочки. К погребальному костру Елена тоже не явилась. Зачем? Она ждала. Всегда кто-нибудь приходит на смену. И не ошиблась.
Пришел Деифоб, старший сын Приама.
– Мне не нравится, когда ты молчишь. И смотришь. Все время кажется, что ты хочешь ударить меня ножом. В спину.
– Не хочу, – сказала Елена.
Луч солнца, упав на пол, растекся лужей.
– Ты будешь сопровождать меня. В храм, к народу, на совещания. Все должны привыкнуть, что ты – рядом со мной. Разум и красота. Это пригодится. И сейчас, и потом, во дни мира. Их легче убеждать, когда они глазеют на тебя.
– Хорошо. Я буду рядом.
– Когда мы в постели, не утомляй меня сверх меры. Все-таки я уже не мальчик. Делай вот так, и так. И не прижимайся ко мне, когда я сплю. Не люблю.
– Ладно.
– Ты умнее, чем кажешься. Повернись на бок. И закинь руку за голову. На тебя приятно смотреть. Я отдыхаю, глядя на тебя. Теперь перевернись на живот. Все, я пошел. Меня ждут на совете. Нет, на совет тебе не надо. Останься здесь.
– Ты велел мне быть рядом.
– С завтрашнего дня. Сегодня я сам объявлю им.
Когда он вышел, Елена встала у окна. Нагая, под косыми взглядами стражи, разгуливавшей внизу, она была безмятежна. Одиночество защищало ее лучше плаща.
* * *– Я тебя люблю!
Весь в крови, в мятых доспехах, с мечом наголо, Менелай был неистов. Горячка боя мешалась в нем с ненавистью. Ненависть – со страстью. И все переплавлялось в чувство, названия которому он не знал.
– Как ты его! Ножом… в спину…
Она не помнила – как. Случайно, должно быть. Мертвый Деифоб лежал между ними. На лице его застыло удивление. Гордясь собой, Менелай наступил на лицо покойника.
– Я бы и сам справился. Но ты… Ты боялась за меня, верно?
– Я боялась за тебя.
Время, проведенное с Деифобом, пошло Елене на пользу. Она научилась соглашаться. Это возбуждало Менелая, не привыкшего к такому обращению. С ним мало кто соглашался. На совете, на пирушке – везде его мнение не находило поддержки. А тут… Согласие било в голову крепче вина.
– Он увез тебя силой, этот Парис!
– Он увез меня силой.
– Все это время ты думала только обо мне.
– Я думала о тебе одном.
– Ты – слабая женщина. Что ты могла сделать?
– Ничего. Я – слабая женщина.
Вокруг горела Троя. Младенцам разбивали головы о стены. Вдов тащили за волосы. Кого-то насиловали в храме. Кажется, Кассандру. Только Кассандра умеет так громко кричать. У западной башни еще шла резня. Мальчишка в гривастом шлеме волочил за ногу труп царя Приама. Голова царя подпрыгивала на булыжнике.
– Я отвоевал тебя силой!
– Да.
– Мы вернемся в Спарту!
– Да.
– Мы будем счастливы! Почему ты молчишь?
– Да. Будем.
От дыма першило в горле.
– Я люблю тебя! А ты? Ты любишь меня?
– Ты сомневаешься?
– Нет!
– Правильно делаешь. Ты всегда разбирался в женщинах.
– О-о! Елена…
Деифоб научил ее еще кое-чему. Например, подливать в вино маковую настойку. Выпив такого вина, каждый делался счастлив и беззаботен. Смерть отца и матери, гибель сына и брата, память о бедствиях и предательстве – ничто не могло помешать веселью. Горе и гнев отступали перед ласковым маком.
Глядя на Менелая, Елена знала – это пригодится ей больше умения соглашаться.
– Мы умрем в один день! В глубокой старости…
– Да.
Вряд ли, подумала она.
* * *– Извини, красотка, – Гермий засмеялся. – Это всего лишь я.
Змеи с жезла бога яростно зашипели. Они просто бесились, эти фурии. А может быть, Елене это показалось. Она еще чувствовала на своей шее тугую удавку. Помнила, как задыхалась, вися на дереве. Родосские шлюхи все-таки решились. У кого-то мужа убили под Троей, у кого-то – сына. Всегда приятно найти виноватую – и повесить.
После смерти Менелая она перебралась на Родос. Думала, там безопасно. Провинция, глушь. Скалы и море. Что ж, ошиблась.
– Э, нет. Нельзя. Отойди от реки.
– Я хочу пить, – сказала она.
– Потерпи. Это Лета, душенька. А ты мне нужна в здравом уме и трезвой памяти.
– Нужна? Тебе?
– А что, если бог, так уже не мужчина? Ладно, шучу. Наверху решили выдать тебя замуж.
– После смерти?
– Какая тебе разница? Ахиллесу скучно на Островах Блаженства. Составишь ему компанию. Тебе говорили, что ты – самая прелестная тень в Аиде?
– Нет.
– Значит, я первый. Ну что, пошли?
С сожалением посмотрев на черную воду, сулящую забвение, она пошла за Гермием. Пританцовывая, веселый проводник был похож на всех ее мужчин сразу. Упрямый, как Тезей. Белокурый, как Менелай. Красивый, как Парис. Опытный, как Деифоб. Каков Ахиллес, она не знала, но подозревала, что в Гермии есть что-то и от него.
– Скажи мне, бог… Почему я не любила никого из них?
Гермий остановился. Долго глядел на нее. Потом, не говоря ни слова, спустился к реке, набрал воды в крошечный флакон и вернулся.
– Папа будет ругаться, – сказал он. – А, Тартар с ним… Возьми.
– Зачем?
– Выпьешь, когда станет невмоготу.
