Нет.
Ожидание кары было самообманом.
«И хотелось бы, чтобы нас наказывали, – вспомнились позже слова Слонимского, – но это было бы слишком милосердно». Старик не забывал – заглядывал, болтал о пустяках. Пил коньяк, жмурясь от удовольствия. Радовался, что к Виктору возвращается память. Шаг за шагом, факт за фактом. Кроме главного – черный «Вольво», узкие стекла очков, пакет…
Я убил Лику, думал он, чувствуя, что засыпает. Застрелил из винтовки. Нет, винтовка ни при чем. Я убил ее раньше. Не знаю, как и чем, но уверен в этом. Господи, кто бы порекомендовал мне хорошего специалиста? Я побежал бы за ним на край света.
Иногда он надеялся. Если хорошо делать свою работу, то и к нему с Ликой придет специалист. Найдет нужные слова, заставит спутника в маске уйти, признав чужое право прощать и быть прощенным. Он надеялся вслепую, не уверен, что заслужил прощение.
Даже не помня, что совершил, – сомневался.
И часто просыпался среди ночи от мысли: что, если к нам приду – я? Сумею ли? Отгоню ли маску? Если не смог этого сделать раньше, не помню где, не помню как – но не смог, запнулся, усомнился…
Они кружили молча, не желая тревожить чужой сон.
* * *Лика сидела рядом и смотрела на него, спящего. Думала: сказать ему потом, что он улыбается во сне, или не сказать? В итоге решила не говорить.
Все равно не поверит.
