— Ох, докучает!
— Как Гурьин день на носу, так и мучаемся...
— И... это...
— Оно самое...
— Мы вообще-то привыкли... — отважился выдавить Яшик-сукоруб.
— Дык, за цельный век к чему не привыкнешь?
— Оно бы вроде и ничего...
— Только люди смеются! — решилась Брёшка.
— Верно! Насмешничают!
— Потеху строят!
— Особенно на ярманках...
— Пальцами тыкают — во, гляди, проклятуны идут!
— И давай ржать...
— Ни на ком больше проклятия нет: ни на Малых Валуях, ни на Больших...
— ...ни на Крыженицах...
— ...ни на Ухватке...
— ...а на нас есть!
— В обшем, чистый срам выходит, — подвел итог староста.
— Срам?
Мускулюс возвысил голос, да так, что все втянули головы в плечи.
— Вы этим «срамом» гордиться должны! Вы ж уникумы! Редкость! Гордость королевства! Никого Нихон не проклинал, одних вас!
— Вот они и гогочут...
— Гуси тоже гогочут! — отрезал малефик. — Ничего, скоро перестанут.
Он жестом велел яснозаусенцам молчать. Постарался придать своей осанке торжественность, а голосу — значительность. При комплекции и глотке Мускулюса это оказалось проще простого.
— Как действительный член лейб-малефициума объявляю вам: отныне поселок Ясные Заусенцы вкупе с проклятием, тяготеющим над ним, переходит под охрану Коллегиума Волхвования. Как уникальный памятник Высокой Науки: единственное существующее и до сих пор действующее проклятие Нихона Седовласца.
Сельчане онемели от потрясения.
— Ишь ты! — первым опомнился староста. — Ну, это другое дело... Храни вас Вечный Странник за заботу, мастер! Выходит, мы теперь по Магической части? Ну, уважили! Вы только скажите: что ж нам — и впрямь до скончания веков? Под проклятием?
— Высокая Наука требует жертв! Терпите, и воздастся! Зато смеяться над вами точно перестанут. Наоборот: завидовать начнут.
— Живем, земляки! — Яшик-сукоруб, до которого наконец дошло, запустил шапкой в небо. — Крыженцы, гады, иззавидуются! Ухватинцы желчью изойдут! Кто тут еще под охраной? Кто проклятый? А никто! Только мы!
Мускулюс поймал шапку сукоруба и ударил ею оземь.
— На въезде в поселок мемориальную доску установим! Чтоб знали! Вернусь в столицу — сразу подам прошение...
Провожали малефика всем поселком.
— Мы тут вот чего надумали, мастер, — при расставании Юрась Ложечник деликатно придержал столичного гостя за локоток. — Может, надо бы памятник ему? Нихону? На холме и поставим: огонь, бузина и он! Наш, значит, славный поселок клянет! Отовсюду видно будет, чтоб помнили, как оно...
— И название сменить! — осмелев, влезла Брёшка. — Были Ясные Заусенцы, стала — Великая Нихоновка!
— А вот это лишнее, — осадил ее староста. — Неча историю перекраивать! Как прадеды назвали, так пусть и остается. На века. Я насчет памятника, мастер? Пособите, а?
Мускулюс кивнул.
— Идея хорошая. Мне нравится. Передам в Коллегиум — думаю, они одобрят.
— Вот спасибо! Вы уж передайте, не забудьте. А денежки — это мы сами...
Больше всего Андреа опасался, что лейб-малефактор не поддержит проявленной им инициативы. Однако опасения, к счастью, оказались напрасны. Выслушав подробный доклад Мускулюса, старец милостиво дозволил повременить с письменным отчетом до возвращения из отпуска. И без малейших возражений подписал официальное обращение в Коллегиум Волхвования.
От себя же сделал приписку:
«Согласен и поддерживаю. Серафим Нексус».
Андреа вздохнул с облегчением. После такой поддержки одобрение Коллегиума можно было считать делом решенным. А старец в заметном возбуждении принялся мерить шагами кабинет.
— Кого только не проклинал!.. — бормотал он себе под нос. — Сто раз! Тысячу! Казалось бы, собаку съел... Но чтобы вот так! Великий человек был... Великий! Не нам чета, отрок...
— Гений, — согласился Мускулюс.
