– Но вы можете называть меня просто Азиз-беем.
– Алейкум-ас-салям, – Джеймс привстал и сопроводил ответный поклон улыбкой, достаточно радушной, чтобы Азиз-бей не счел себя оскорбленным. – Джеймс Ривердейл, виконт де Треццо. Присаживайтесь. Чем обязан?
"Хайль-баши? Однако! Серьезный чин к нам пожаловал! В армии Бадандена хайль-баши командует двойной тысячей. А в Канцелярии Пресечения? Двумя сотнями мушерифов?"
Прежде чем легко опуститься в кресло, Азиз-бей продемонстрировал собеседнику шестиугольный значок-персоналий с руной Порядка, карающим мечом и баданденской звездой. Значок вспыхнул зеленым пламенем, над ним всплыло объемное лицо Азиза, подтверждая полномочия хайль-баши.
Завладей значком самозванец, в его руке тот загорелся бы алым огнем, мгновенно раскалившись докрасна и оставив на ладони вора ничем не сводимое клеймо:
"Сын шакала".
– Насколько нам известно, вчера вечером на улице Малых Чеканщиков вы подверглись коварному нападению. В результате оного вы были ранены и доставлены сюда, а нападавший скрылся. Мне поручено произвести дознание по этому делу, выяснить все обстоятельства и установить, наличествует ли состав преступления. Подтверждаете ли вы факт нападения?
Джеймс встал с кровати и пересел во второе кресло, стараясь выглядеть столь же непринужденно. Откровенничать с высокопоставленным сыскарем он не собирался. Но отрицать очевидное – глупо.
– Подтверждаю. И имею заявление.
– Я слушаю.
– Это был честный поединок, а не коварное нападение.
– Дуэль?
– В общих чертах, да. Один на один, с объявлением намерений.
– Очень интересно. И кто же, позвольте спросить, оказался вашим противником?
– Он не назвался. Впрочем, моего имени он тоже не спрашивал.
– У вас имелись секунданты?
– Нет.
– Значит, правила дуэли не были соблюдены. Данный случай можно классифицировать, как…
– Простите, почтенный Азиз-бей, – вмешался Джеймс, по-прежнему улыбаясь, но гораздо холодней. Классификация хайль-баши, еще не начавшись, ему уже не нравилась. – В пункте 7-b Международного Дуэльного кодекса, ратифицированного, в том числе, Реттией и Баданденом…
– Я помню кодекс, о многомудрый виконт, – вернул улыбку хайль-баши. Если улыбка Джеймса была изо льда, то улыбка Азиз-бея смотрелась выкованной из стали. – В особых случаях, когда защита чести не терпит отлагательств… Извините за нескромный вопрос, но что же послужило поводом для вашего поединка?
Разумеется, Джеймс имел полное право не отвечать. Однако зачем ссориться с представителем Канцелярии Пресечения? С Азиз-беем вообще не возникало никакого желания ссориться, даже не будь он "официальным гостем". Напротив, возникало страстное желание оказаться от него как можно дальше. И никогда больше не видеть этого лица – красивого, но словно вырезанного из мореного дуба, со старым шрамом и стальной приветливостью.
Боялся ли молодой человек хайль-баши?
О нет!
С чего бы?! – пусть его преступники боятся.
Но в присутствии баданденца Джеймс чувствовал себя неуютно.
– Мы поспорили из-за одного фехтовального приема. И чтобы разрешить наш спор, обнажили шпаги. Ну а потом… Мы несколько увлеклись.
– Понимаю.
На сей раз улыбка у Азиз-бея вышла вполне человеческой. Джеймс даже ощутил малую толику симпатии к хайль-баши. Возможно, вне службы баданденец – милейший человек и приятнейший собеседник, любитель поэзии и охоты на фазанов.
В отличие от рабочих часов, когда он – "при исполнении".
* * *В дверь сунулся хабиб, желая сказать хайль-баши, что раненому нужен покой. Дело, пожалуй, было не столько в покое раненого, сколько в желании лекаря напомнить о своем существовании. Но Азиз-бей, хотя и сидел спиной к аль-Басани, нахмурился со значением, перебрал четки – и козлобородый султан целителей молча испарился, словно роса под лучами солнца.
Видимо, решил заглянуть попозже.
– Почему же ваш соперник в таком случае бежал? Если имела место честная дуэль, или просто спор двух фехтовальщиков?
– Не знаю.
Джеймс пожал плечами и закинул ногу за ногу.
– У вас есть предположения на сей счет?
– Может быть, мой оппонент опасался, что его, не разобравшись, примут за грабителя или убийцу?
Азиз-бей огладил свою чудесную бороду, пропуская кольца между пальцами.
– Что было бы недалеко от истины. Это он настоял на выяснении вашего спора путем поединка?
– Да, – без особой охоты подтвердил молодой человек.
Назваться зачинщиком, возводя на себя поклеп и выгораживая "охотника", было бы совсем уж глупо.
– Затеянный спор мог оказать предлогом, верно?
– Предлогом к чему?
– К вызову вас на поединок с целью убить и ограбить.
– Обычно грабители поступают иначе.
– И убийцы тоже, – серьезно кивнул хайль-баши. – Но в стае, как говорится, не без белой вороны. Были случаи. Вот вы, дворянин и честный человек – стали бы вы нарываться на поединок с незнакомцем, всего лишь желая проверить на практике действенность фехтовального приема?
– Я – нет. Но знаю немало людей благородного происхождения, кто вполне мог бы оказаться на месте моего оппонента. У меня к нему нет никаких претензий. Раны пустяковые, я, как видите, не прикован к постели. А спор наш вышел весьма занимательным. Впору найти этого человека и поблагодарить за доставленное удовольствие.
Джеймса мало интересовало, поймет хайль-баши его намек или воспримет, как браваду. Он сам отыщет рябого. Сам! И сполна рассчитается с наглецом. Это дело чести! Нечего впутывать сюда баданденские власти. В конце концов, они бились один на один. Недостойно дворянина…
– Вы официально отказываетесь от претензий к нападавшему?
– Отказываюсь.
– Вы можете подтвердить свой отказ письменно?
– Хоть сейчас.
– Имеются ли у вас претензии к властям Бадандена?
– Ни малейших.
– Очень хорошо. Я уполномочен выплатить вам компенсацию за причинение физического, морального и материального ущерба во время пребывания в нашем городе. Вот, не откажитесь принять: семьдесят золотых дхармов.
Тяжелый кошель из кожи, извлеченный хайль-баши непонятно откуда, лег на столик, глухо звякнув содержимым.
– Можете пересчитать.
В первый миг Джеймс хотел гордо отказаться от компенсации. Он – взрослый человек, дворянин, наследник знатного рода, и в состоянии сам о себе позаботиться. Ривердейлы не нуждаются в опеке баданденских властей! Но гордыня сразилась с благоразумием и проиграла. Потому что на помощь благоразумию пришел недавно обретенный цинизм.
Деньги еще никому не мешали. Джеймсу, например, они очень даже пригодятся. Особенно если он планирует задержаться в Бадандене для розысков рябого наглеца.
– Благодарю вас, Азиз-бей.
– Это мой долг.
– Мне, право, неловко!.. это совершенно излишне…
– Отнюдь! Тиран Салим ибн-Салим, да продлятся его годы навсегда, желает, чтобы у гостей нашего города оставались самые лучшие воспоминания о Бадандене. Мы стараемся в меру сил компенсировать подобные досадные случайности. Кстати, счет за услуги почтенного хабиба аль-Басани уже оплачен из тиранской казны. А вам предоставляется месячная скидка в пятьдесят процентов на услуги лекарей, имеющих честь состоять в Гильдии врачевателей Бадандена. Вот соответствующий документ, заверенный печатью.
На стол лег свиток пергамента, перевязанный шелковым шнурком. Джеймс снова проморгал, откуда собеседник его извлек.
– Ваша любезность, почтенный Азиз-бей, потрясает меня до глубины души! Воистину, она может конкурировать только с вашей проницательностью, – молодой человек блеснул витиеватым слогом, принятым на Востоке. – Право, если в ответ я смогу быть чем-то вам полезен…
– Сможете.
"Кто тебя за язык тянул, краснобай?!"
– Во-первых, я бы попросил вас не слишком распространяться о прискорбном инциденте, случившемся с вами. Мы заинтересованы в притоке туристов. И очень дорожим репутацией родного города.
– Ну разумеется! – с облегчением выдохнул молодой человек. – Можете не сомневаться! Я не болтун.
– Прекрасно. Также я хотел бы, чтобы вы ответили еще на пару вопросов.
– Спрашивайте.
"А вот теперь не зевай, приятель, – подсказал внутренний голос, очень похожий на тенорок дедушки Эрнеста. – Этот красавец свое дело знает. Глазом моргнуть не успеешь, как попадешь в его силки. Думай как следует, прежде чем ответить."
– Не случалось ли с вами чего-либо странного в последнюю неделю? Возможно, какая-нибудь мелочь, на которую вы не обратили особого внимания?
Врать в глаза Азиз-бею не хотелось. Джеймс ухватился за соломинку. Хайль-баши сказал "странного", ведь так? А много ли странного в том, что двое посетителей оружейной лавки разговорились, обсуждая фехтовальный прием, и во время практического эксперимента один случайно оцарапал шпагой другого?
Ничего странного!
Совершенно будничный эпизод. С каждым может случиться.
– Нет, ничего такого… – ответил Джеймс после затянувшейся паузы, в течение которой он старательно делал вид, будто пытается вспомнить странности и диковины своего пребывания в Бадандене.
– Вы уверены?
– Вполне.
Молодой человек с трудом выдержал пристальный взгляд хайль-баши.
– Хорошо. Человек вашего происхождения не станет лгать. Во всяком случае, лгать без веской на то причины, – показалось или нет, но в карих глазах Азиз-бея сверкнули плутоватые искорки. – И, наконец, последний вопрос.
– Я слушаю.
– Вы хорошо запомнили человека, с которым сражались в переулке? Смогли бы его описать? Составить словесный портрет?
Нет уж! Он не даст им зацепки. Один раз Бдительному Приказу и Тихому Трибуналу Реттии, вкупе с любимым дедушкой Эрнестом, уже пришлось вытаскивать Джеймса Ривердейла со товарищи из переделки. И что, теперь, едва у него снова возникла проблема, он поспешит переложить ее на плечи властей?!
Не бывать этому!
Гордыня перешла в контратаку. Цинизм и благоразумие попятились.
– Там было темно. Я не очень хорошо его рассмотрел.
– И все-таки?
– Мужчина, – Джеймс искренне надеялся, что Азиз-бей не сочтет эту примету издевательством. – Телосложение среднее. Рост средний. В целом, вроде меня. Возраст… Трудно сказать. Думаю, от тридцати до сорока. Вооружен шпагой.
– Лицо? Одежда? Волосы? Хоть что-то вы разглядели?!
– Увы, очень мало. Одет был в темное. Шляпа с узкими полями. Лицо… Нет, не запомнил. Возможно, при встрече узнал бы, но описать – не возьмусь. Волосы черные. Хотя я не уверен. И не очень длинные. Все.
– Да, не густо… Что ж, спасибо за сотрудничество. Отдыхайте.
"Я сказал ему правду. Почти правду. Во всяком случае, ни разу не соврал впрямую. Совесть моя чиста, – молодой человек наблюдал, как закрывается дверь за ослепительным Азиз-беем. – И пусть они теперь попробуют найти рябого по этим "приметам"! Канцелярия Пресечения! Ха! Посмотрю я на них!.."
Он фыркнул и добавил вслух:
– Я сам себе Канцелярия Пресечения!
За дверью кто-то охнул и сразу замолчал, как если бы зажал рот ладонью.
"Должно быть, сквозняк," – подумал Джеймс.
* * *Хабиб аль-Басани настоял, чтобы Джеймс задержался у него хотя бы до обеда.
– Разделите скромную трапезу с недостойным цирюльником! – кланялся он. – Окажите честь! Если вы уйдете прямо сейчас, мне останется лишь обрить бороду в знак скорби, а это позор, какому нет равных! Смилуйтесь! Умоляю!
После оплаты счета из казны пациент немедленно превратился в гостя, а закон гостеприимства свят. Это Джеймс успел понять по тем дням, которые провел в обществе львов пустыни. Отклонить мольбу лекаря означало нанести смертельное оскорбление. А врачи обид не прощают. Явишься с запором, унесут с заворотом кишок…
До обеда пришлось скучать в четырех стенах, глядя в окно и от нечего делать листая толстенный фолиант "Недуги: взаимовлияние сфер". Книга была написана по-реттийски, но молодой человек не понял в ней ни бельмеса. Честно говоря, он и не пытался особо вникнуть в мудреные трансформации желчи белой, черной, желтой и крапчатой, а также в их общую зависимость от астральных метаморфоз.
Разглядывая картинки, он не вовремя вспомнил о предстоящей трапезе. Часть иллюстраций вполне могла вызвать рвотные позывы или нервический срыв. Аккуратно вернув фолиант на место, Джеймс предался размышлениям, строя планы на ближайшее будущее.
В первую очередь планы эти сводились к отысканию и примерному наказанию рябого наглеца. Однако молодой человек прекрасно понимал, что он – не сыскарь. Он не сможет, подобно обер-квизитору д'Эгрэ из криминальных баллад мэтра Синегнома, сидя в харчевне и прихлебывая винцо, скрупулезно складывать в единую картину улики и вещественные доказательства. Не суметь ему и сделать блестящий вывод на основе одного-единственного третьестепенного факта, как легавый волхв Шарль ван-Хольм, герой головоломных моралитэ беллетриста Конана Дойча.
А попытайся он, к примеру, отыскать (каким образом?!) и расспросить свидетелей вчерашнего поединка, живущих на улице Малых Чеканщиков… Об этом мигом станет известно мушерифам из Канцелярии Пресечения. И вряд ли им понравится инициатива гостя.
Кто виноват? – рябой наглец.
Что делать? – искать и карать.
Как?! – Нижняя Мама его знает…
Впрочем, одна ниточка имелась. Возможно, "охотник" – завсегдатай оружейной лавки. Тогда хозяин знает рябого. Азиз-бей не в курсе их первой встречи, здесь у Джеймса есть преимущество перед мушерифами.
А если хозяин закроет рот на замок?
Что тогда?
Что он, Джеймс Ривердейл, умеет? В чем разбирается? Как приспособить его умения и знания к розыску конкретного человека?
Он – боец, фехтовальщик. Он умеет сражаться. Хорошо разбирается в оружии, в теории и практике ведения боя, знаком с различными методиками… Что это нам дает? Как владение рапирой или алебардой может пригодиться в наказании пойманного врага, Джеймс знал. Но – в поисках? Без хорошего нюха волку ни к чему клыки – добыча бегает в лесах…
Стоп!
Но ведь и рябой – фехтовальщик! Его манеру Джеймс хорошо запомнил. Боевой почерк человека, с которым дважды скрещивал клинки, ни с чем не спутаешь. Вот оно! Зацепка! Учитель или школа. Разумеется, у каждого сколько-нибудь стоящего бойца манера индивидуальная, но школа за ней все равно чувствуется. Сын часто похож на отца или деда.
Если "охотник" местный…
Если он учился здесь, в Бадандене…
Если к этому времени не покинул город…
Слишком много "если". Но шанс все же есть. Пройтись по фехтовальным залам, якобы желая скрасить часы безделья. Поупражняться в каждом день-другой, присмотреться – глядишь, и обнаружатся знакомые ухватки. На этом поприще Джеймсу…
Молодой человек сперва в запальчивости подумал: "…нет равных". Но скромность помешала закончить мысль этим приятным способом. Скажем иначе: на этом поприще он кое-что может. В крайнем случае, если поиск по школам не даст результатов, наймем частного сыскаря. Денег хватит – спасибо тирану Салиму, да продлятся его годы навсегда.