Принюхиваясь и взволнованно обмениваясь рваными репликами, они тоже скрываются за будкой; и больше я ничего не вижу, ничего не слышу.
Только брезжит на самом краю сознания тихий лепет клавиш старенького пианино; да еще знакомый с детства голос пробует на вкус полузабытые слова:
- Знаешь, мне скажут, ты не обессудь,
Дело такое - кричи не кричи,
Вскорости дом твой, конечно, снесут,
Раз труханут - и одни кирпичи!
Рушить, не рушить, сегодня, потом,
Кто за меня это взялся решать?
Все это, все это, все это - дом,
Дом,
Из которого я не хотел уезжать...
* * *
Все. Финита ла сюита.
4
- А я думала, что тебе Ерпалыч давным-давно все рассказал, - растерянно бросила Папа уже знакомую мне фразу, заворочавшись совсем по-детски. Словно это была какая-то другая, не та Папа, которая с гнедым Пирром перекрывала объезд преследующим нас архарам, да так, что "жуку" пришлось мотать напрямую через Хренову Гать.
- Увы, Папочка, - с трудом выговорил я.
- Ошибочка вышла...
Папа жалостно смотрела на меня, и на лице ее, длинном лике развратной святой, украдкой спустившейся с полотен Эль Греко нюхнуть марафету, было написано: "Врешь ты все, Алька!.."
- Да ты чайку ему лучше плесни, - буркнул Фол, глубоко затягиваясь мятой сигаретиной.
Чаек у них был еще тот - не знаю уж, что они в него пихали, кроме меда, мяты и самогона, но жить после него хотелось, а двигаться не получалось.
Вот я и не двигался, а лежал в ворохе драных одеял и смотрел на Папу. Строгий узкий пиджак в крупную клетку, крахмальная манишка цвета первого снега, кожаная селедка галстука заколота золотой булавкой, фианитовые запонки на манжетах - и снизу кокетливо вывернутые колеса, а сверху короткая набрио-линенная стрижка и мужская шляпа с кантом. Однажды мне довелось видеть, как ослепительная Папочка обижала кентавра-грубияна, посмевшего вслух усомниться в правильности Папиной сексуальной ориентации, обижала долго и сильно, вплотную приближаясь к членовредительству; а потом приехал Фол и от души пособил. Кажется, Фол был неравнодушен к Папочке. Кажется, Фолу хотелось проверить - что там, под пиджаком, манишкой и так далее? Бьется ли там сердце и в чем оно, так сказать, бьется? Я не исключаю, что мой бравый приятель уже успел это проверить и теперь ему хотелось еще.
Ладно, замнем для ясности...
- Это потому, Алька, что вы все живете на кладбище, - сквозь подступающий сон доносился голос то ли Фола, то ли Папы, путаясь в дремной вате.
- Живете и сами не замечаете...
"Мы знойным бураном...
- смеялся сон.
- Мы..."
Я снова смотрел на вылезающего из стены исчезника, валялся на полу мордой в паркет, вертелся в снежном смерче побоища у машин, несся верхом на Фоле - и понимал, что сплю.
Жизнь моя во сне стремительно летела под откос, как мальчишка по укатанной ледяной горе, оседлав скользкую картонку. Смешно!
- еще совсем недавно главной проблемой были отношения с козлом-редактором... что там еще?.. Ну, Натали почти забылась, это не в счет, отец почти не пишет, а дозвониться на его необитаемый остров совершенно невозможно... чепуха.
Огрызки от яблок.
Выпейте перцовки с психом Ерпалычем - и жить вам станет весело и необустроенно, начнете вы хлебать чаек-горлодер по подвалам Дальней Срани... кстати, что ж это мы в подвале?.. А-а, на первом этаже вайдосит многодетное семейство лопуха-электрика, на втором молодожены неутомимо кряхтят от любви, и не было бы нам с Фолом и Папочкой покоя ни светлым днем, ни темной ночью. А в подвале хорошо, печечка дымит-кочегарится, лампочка под потолком подмигивает нервным тиком, не нравится лампочке напряженьице, ох, и мне не нравится, что сплю я и вижу, как лампочка моргает...
Жизнь моя, иль ты приснилась мне?..
Если бы!
- а то ведь даже в царстве грез отсвечивает, что Ерпалыч мне, лучшему другу с двухколесной точки зрения Папы, отнюдь не все выложил в письмишке-то! Не верю я тебе, Ерпалыч, ни на понюшку табаку не верю: что ж ты, хрен старый, кучу времени со мной на бегу общался, а тут вдруг разоткровенничался? Знать, шибко нужен я тебе стал... всем стал нужен:
Ритке, чтоб свел сержанта с Фолом, Ерпалычу для упражнений в эпистолярном жанре насчет "мифологической реальности", сле-довательше Эре для задушевных бесед, полковнику-архару для... вот этому точно что для.
Всем нужен.
А я ведь себя не переоцениваю - тоже мне, яхонт неграненый, ценность великая! И ежу ясно, что не в Олеге Авраамовиче дело, я к интересу этому всеобщему лишь краем приписан, как мой дражайший братец Пашка к Выворотке ихней...
Пашка!
Колчерукий Пашка и свора Первач-псов по его следу!
Надо...
"Откройте пещеры невнятным сезамом... откройте - коверкает души гроза нам... откройте..."
Сплю.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГОСПОЖА СТАРШИЙ СЛЕПОВАТЕЛЬ,
или Все, что угодно. включая боевого слона
Воскресенье, пятнадцатое февраля
От потопа, от порчи водяной * Таракан от детства * Теория Семенова-Зусера * Жэка-Потрошитель * Их дядя самых честных правил
И все-таки она лопнула! Точнее - он. Стояк.
Мерная капель разбудила меня в начале третьего. Несколько секунд я бессмысленно глядела на зеленоватый циферблат стареньких, еще до катастрофы склепанных, часов (хорошо идут, причем сами - ни часовой-домовой не нужен, ни отвертка, дабы оного злыдня пугать!), пытаясь понять: отчего в феврале пошел дождь? Но затем ни с чем не сравнимый запах сырой штукатурки заставил проснуться окончательно. Все еще не веря, я накинула халат, включила свет в коридоре...
Батюшки-светы!
Вот уж поистине - "батюшки"! Даже в полузабытом столичном общежитии, где потолки были расцвечены на зависть Пикассо и Белютину, такого не увидишь!
С потолка не просто капало - лило. По красному линолеуму бодро расползались лужи, среди которых белели кусочки рухнувшей штукатурки, а сверху продолжался водяной десант, с каждой секундой становясь гуще, основательней...
Через мгновение, вспомнив давний опыт, я догадалась, что виной всему основной стояк, причем рванула именно горячая вода, от которой поистине нет защиты, и нужно немедленно что-то делать, потому как...
И вдруг я поняла, что делать мне ничего не хочется. С минуту я пыталась сообразить, что это со мной и откуда сей приступ мазохизма, и тут до меня начало доходить...
Бодро хлюпая по лужам, я прошла на кухню и воззрилась на иконостас. Так-так, голубчики! Не уследили, значит? А ведь такого быть не может. Не должно! Но ведь случилось!
Манок-оберег - старая вьетнамская деревянная вазочка, свежезаговоренная две недели назад по всем правилам, с мукой и постным маслом - смотрелся еще глупее, чем обычно. И это шаманство - побоку!
Под веселый шум капели я отыскала в початой колоде одноразовую иконку Николы Мокрого, сверилась с печатной инструкцией и зажгла конфорку-"алтарку". Ну-с, ставим опыт. Как бишь там напечатано? "Святой Никола Мокрый, спаси и оборони, от потопления, от потопа, от порчи водяной..." Просвира обуглилась, образок, как ему и положено, принялся темнеть. Я взглянула на часы...
Через полчаса стало ясно - не работает. Потоп продолжался, штукатурка большими кусками падала на пол, обнажая желтую глину обмазки, а Никола на иконке прятал глаза, явно стыдясь происходящего. Мокрое пятно на потолке расширилось, первые капли упали на иконостас. И внезапно я поняла, что переживаю, может быть, одну из самых счастливых минут за последние годы.
Не работает! Бог с ним, с недавним ремонтом, с испорченной побелкой и неизбежным нашествием штукатуров. Не работает! Иконочки-булочки-конфорочки то, что все эти годы доводило до бешенства, не даваясь пониманию, сбивало с толку, заставляя чуть ли не сходить с ума. Не работает! Значит, прокол, значит, в этой нелепой, не поддающейся логике системе случился сбой, а это хорошо, это очень хорошо!
Я представила себе физиономию Евсеича - нашего домового Техника. Если не ошибаюсь, пару дней назад он намекал, что за беспорочный труд неплохо бы с него, хорошего да пригожего, судимость снять. Интересно, что он сейчас запоет?
Полюбовавшись еще с минуту зрелищем, которое до меня видел, вероятно, лишь Ной со своими подельщиками, я решительно двинулась к телефону. Опыт поставлен, пора и квартиру спасать. Кажется, Евсеич не только Техник, но и водопроводчик. Пусть побегает, а то я ему напомню, что такое "условно-досрочное"! Я сняла трубку, заранее предвкушая, как "господин Тех-ник высшего разряда" дернется от ночного звонка, поднесла ее к уху...
Телефон молчал.
Молчал глухо, мертво.
Все еще не веря, я положила трубку на место, вновь подняла...
Молчит.
И тут я почувствовала, как хорошее настроение начинает улетучиваться, сменяясь растерянностью. Шутки - шутками, но мой телефон отключить нельзя. У него и проводов нет, так что даже из гнезда не вырвешь. А здорово получается: у старшего следователя прокуратуры лопается стояк, отключается телефонная связь... Что дальше? Погаснет электричество? Пистолет заржавеет? Да что же это творится в конце-то концов?
Я вздохнула, перекрестилась на Троеручицу (настоящую, не из здешней лавки) и принялась одеваться, благо идти недалеко-в соседний подъезд. Если "господин Техник" не приведет все в божеский вид к утру, я ему не только условно-досрочное припомню! Он как-то хвастал (после второй рюмки "Олдевки"), что любой стояк усмирит с помощью веревки о семи узелках. Вот пусть и попробует! Узелочки-веревочки, конфетки-бараночки! Но ведь как интересно получается! Жаль, объяснить некому.
Не в городскую же епархию обращаться!
* * *
На работу я пришла злая как черт (еще бы - второе подряд воскресенье делают рабочим днем... мироеды!). Рыкнула на недотепу-практиканта, сунувшегося ко мне со своими бумажками, и, с грохотом захлопнув дверь кабинета, бухнулась в кресло. Видеть никого не хотелось, работать - тем более, а уж отвечать на телефонные звонки...
Дзинь!
Я покосилась на проклятую трубку, мысленно желая звонившему всех благ и ревматизм в придачу, но дурак-аппарат и не думал униматься.
Дзинь! Дзинь! Дзи-и-инь!
Я вздохнула, помянув царя Давида и всю кротость его, взяла трубку.
- Гизело?
Так и знала! Ревенко, начальник следственного, чтоб его!
- Гизело! Какого черта у тебя там происходит? Первая мысль была о стояке, что явно свидетельствовалоо хроническом недосыпе. Нет, дело, конечно, не в ночном потопе...
- Алло, Гизело!..
- Слышу, - наконец отозвалась я.
- Где происходит?
- Где?
- заклокотало в трубке.
- Еще спрашиваешь?! По делу Молитвина! Какого черта ты натравила архаров?
- На кого?!
Наверное, мой вопрос явился последней каплей, потому что в трубке зашипело, булькнуло...
- Немедленно ко мне! Тут такое... Слышишь? Бери все бумаги и дуй ко мне! Немедленно...
Не люблю я его. Не скажу, что Ревенко такой уж плохой мужик - получше многих, но слишком любит орать. Десять лет в военной прокуратуре дают о себе знать. Иногда, когда особенно надоедало, я начинала орать в ответ. Последний раз мы устроили взаимный ор в сентябре.
Подействовало - но только на полгода...
2
- Читай!
Вид у Ревенко оказался столь неадекватным, что я сразу подобрела. Не то чтобы слишком - все-таки ему бы не грех быть повежливей, но в данном случае, если судить по синякам под глазами и небритому подбородку, дело и вправду пахло жареным. При всех своих недостатках Ревенко, если не случилось что-то чрезвычайное, бреется регулярно. Все-таки бывший вояка.
ВЗГЛЯД ИСПОДТИШКА...
Что-то в этом мужлане все-таки есть. Однажды, в первый год службы в нашем желтом здании, я чуть с ним не переспала. Просто так - с зеленой тоски. Почудилось, что рядом со мной - все-таки мужик, несмотря на красный пропитой анфас и привычку этажить речь. Но в последний миг поняла - что-то не так. Вся его лихость - просто маска. А с тем, кто за этой маской, иметь дело не хотелось. Как в том анекдоте - раз переспит, а потом год будет упрашивать, дабы жене не рассказала.
А еще (все знают, все!) у него татуировка- на заднице: черти лопатами уголь кидают. То-то он даже в сауне вместо плавок семейные трусы носит!
Вот он какой, мой шеф Ревенко...
Не ожидая приглашения, я села в кресло и взяла протянутую мне бумагу, походя отметив, как дрожат его пальцы. Но что могло случиться? Дело как дело, ничего особенного...
Я прочитала бумагу, подождала, прочитала еще раз, затем, все еще не веря, принялась читать в третий.
Бумаженция называлась "Рапорт" и была подписана полковником Жилиным, командиром городского ОМОНа, сиречь главным архаром. Странно, его я почти не знала. Кажется, встречались на совещании у мэра раз или два. Полковник издалека походил на шкаф, вблизи... Вблизи тоже походил на шкаф. И еще на таракана. Усищи рыжие, глазищи пучит. Жил, понимаете ли, на свете таракан, таракан от детства. Я еще тогда подумала...
- Давно прислали?
Я отложила рапорт и обреченно вздохнула. Бред! И не просто бред, а целый бедлам. Или даже два бедлама.
- В час ночи, - устало ответил Ревенко и скривился.
- Водки налить, Гизело?
Теперь уже скривилась я. Ничего себе денек начинается! А хорошо бы пропустить грамм двести...
Ревенко потянулся к дверце шкафчика, пошевелил пальцами.
- Ладно, потом... Я из-за тебя, Гизело, сопьюсь скоро! Оставалось пожать плечами. В таком благородном деле всегда найдется предлог. Тем более спиваться он начал еще в армии, за что, по слухам, и переведен к нам.
- В общем, так, - наконец резюмировала я.
- На квартиру Залесского я архаров не посылала. Все!
- Все?
- Ревенко потер кулаком покрасневшие глаза, вздохнул: - Значит, не посылала. Сейчас я буду ругаться. Громко. Применяя ненормативную лексику. Какого хе...
- Стоп!
Я сняла с руки часы, положила на стол.
- Две минуты!
Начальник следственного покосился на мой "Роллекс", мгновение подумал.
- Ладно. Две минуты.
- Итак...
Я прикрыла глаза, вдохнула, резко выдохнула:
- Вчера, приблизительно в десять утра, меня вызвали к шефу. Он всучил мне дело Молитвина и велел поторопиться. Честно говоря, до сих пор не понимаю, почему пропавшим алкоголиком должна заниматься прокуратура, а не участковый. Поскольку у меня еще три незакрытых дела, причем одно - на контроле, я успела совершить лишь следующие следственные действия...
Я еще раз вспомнила вчерашний день. Да, все верно.
- Примерно в двенадцать часов заехала на квартиру гражданина Залесского, который проходит по делу Молитвина свидетелем номер один, и провела беседу. Вечером хотела вызвать кого-нибудь из инспекторов, чтобы тот пробежался по Срани, но затем решила подождать до утра. Больше - ничего.
- Залесский - он...
- осторожно перебил Ревенко, сразу став очень внимательным.
- По-моему, такой же алкаш, как Молитвин. И еще бабник... А в целом пустышка.
Тот еще тип этот Залесский! Сальный взгляд, волосатые пальцы с грязными ногтями - и ко всему в придачу толстозадая медсестричка-истеричка с глазами клинической нимфоманки в качестве ангела-хранителя.
