– Прекратите бить! – крикнула я, еще плохо соображая, что произошло. – Лучше наденьте наручники!
– А где их, блин, взять? – «Вован» с сожалением опустил занесенную для очередного пинка ногу. – Ну ты, подруга, словно Христосик какой-то! Чуть не грохнули, а ты…
Все стало на свои места. Подозреваемый Кондратюк оказался там, где ему и должно находиться – на полу; его пистолет в руках у следователя Изюмского, а я… Я, как ни странно, жива.
– Еле успел! – дуб потер поясницу, скривился. – Кастетом, блин, врезал, сучий потрох! И в тебя, гад, целил! Хорошо, что успел подскочить!
Местоимения частично отсутствовали, но я поняла без перевода. Второй раз сопляк бы не промахнулся, но дуб подоспел вовремя. Тряхнул кроной, выбил «ствол», повалил урода на пол…
– Рация есть?
– А? – дуб недоуменно оглянулся, взмахнул рукой. – Да нет у меня, блин, рации! Ни хрена не взял. Сотовый – и тот на столе, блин, оставил!
– Ладно, – вздохнула я. – Успокойте… граждан.
Самое время. Кошачьи вопли заглушают музыку, кто-то уже у дверей. Я покачала головой, с силой провела ладонью по лицу, начисто забыв о помаде, и направилась к стойке.
– Граждане! – раздалось за спиной. – Я сотрудник городской прокуратуры Изюмский. Сейчас на ваших глазах… Да тихо, блин, пидоры сраные, харе орать!
Все-таки до конца соблюсти политкорректность «Вован» не сумел. Между тем бармен настолько расхрабрился, что осмелился выглянуть наружу. Увидев меня, он дернул носом, попытался нырнуть обратно, но опоздал. Я вынула удостоверение, ткнула «корочки» прямо в физиономию (нос снова дернулся).
– Телефон и бутылку коньяка. Французский есть?
* * *
Пока дуб объяснялся с прибывшими наконец жориками, я успела испробовать коньяк, убедившись, что он и вправду французский. Неужели бармен страха ради иудейского опустошил свой НЗ?! Впрочем, по горлу скребло, а в мозги не попадало. Зато нервы начало отпускать – понемногу, понемногу…
Хмурый лейтенант долго разглядывал мое удостоверение, затем я читала протокол, подписывала, даже умудрялась что-то пояснять, но ситуация проходила вскользь, словно не обо мне шла речь. Кажется, я велела не отпускать бедолаг-посетителей, дабы по свежим следам расспросить их о Кондратюке; напомнила о бармене – но в голове звенела пустота. Странно, меня могло уже не быть. Нет, странность не в этом! Стреляли в меня не впервые, и порой даже попадали, но почему-то именно сегодня пуля, просвистев мимо, заставила онеметь, забыться. Как все просто! Господи, как все просто! Раз – и нет старшего следователя Гизело. Раз – и нет сотрудника Стрелы. Раз – и некому будет смотреть дискету с пятиминутной записью того, что я много лет назад увидела на морском берегу, когда по песку катился синий мяч. Точно так убили Сашу. А я ведь даже не смогла попасть на его могилу, это где-то на Урале, говорят, туда пускают только своих.
Я – чужая…
– Ну, блин, подруга, дела! Отправили гада! – слегка помятый, но довольный дуб опустился на стул, сверкнул золотым зубом. – Чего, празднуешь?
Прийти в себя оказалось легче, чем думалось. Подруга? Ну, обнаглел!
– Господин Изюмский! Война кончилась, так что можно не конспирировать. Во внеслужебной обстановке можете называть меня по имени-отчеству.
Внезапно я показалась себе неимоверной занудой. Хотя почему показалась?
– Эра… Э-э-э… – дуб напрягся, вспоминая. – Игнатьевна. Мы этих… лиц… сейчас допрашивать будем?
Он не шутил. Первое дело, первая удача. Грешно смеяться.
– Завтра. Точнее, сегодня. Днем. А лучше вечером. Сядьте, Изюмский!
Он почесал затылок, но повиновался.
Я кивнула на коньяк.
– Это для вас. Для нас. Сейчас мы выпьем, и я вам скажу спасибо. Верней, уже сказала. Будь я юной красавицей, то в благодарность шептала бы вам слова любви до утра. Но я старая баба, очень хочу спать, поэтому мы выпьем и вы отвезете меня домой. За рулем усидите?
Дуб вздохнул, наполнил рюмки.
– Усижу. А насчет спасибо… Да чего там, Эра Игнатьевна! Сегодня я, завтра – вы.
– Аминь, – подытожила я и взяла рюмку.
Она показалась неимоверно тяжелой.
5
На работу я опоздала, причем вполне сознательно. Во-первых, следовало все-таки выспаться. Пугать своим видом подследственных грешно, а от недосыпа не спасает даже Анна Кашинская. А во-вторых, лишние расспросы. Городок наш, как ни крути, средненький. Средненький – и очень спокойный. Однажды Ревенко принес сводки по Нью-Йорку и Москве. Да, вот там моим коллегам приходится туго! Кентавров, правда, не встретишь, зато все остальное! Поэтому ночная разборка в «Мамае» для нас не просто ЧП. Это – ЧП-в-Кубе, Супер-ЧП. Значит, жди появления любопытных рож прямо посреди допроса с неизбежным идиотским: «Ну как?». Лавры и пушечный салют мне ни к чему, посему я решила отдать им на съедение господина Изюмского.
Пусть отдувается, ему с непривычки в охотку будет.
Но вышло иначе. Когда в половине одиннадцатого я переступила порог, стало ясно: никому в нашей богоспасаемой конторе нет дела до ночной стрельбы по старшему следователю Гизело. Ни шефа, ни Ревенко не оказалось на месте, дуб тоже отсутствовал, и по всему выходило, что наше ЧП – еще не ЧП.
Все выяснилось сразу. Кентавры! Опять кентавры!
И на сей раз – очень серьезно.
Привыкаешь ко всему. Когда я впервые увидела лохматых рокеров на стареньких мотоциклах, то и внимания не обратила. Мало ли их? Правда, меня предупредили: через несколько дней (как гласит столь любезная моим боссам теория Семенова-Зусера!) произойдет адаптация, и я действительно увижу.
Увидела. Батюшки светы!
Впрочем, это только поначалу было «батюшки светы». Привыкла. Хотя до сих пор никто и ничто не заставит меня прикоснуться к… ЭТОМУ. Расизм? Пускай. Но когда я вижу шевелящиеся колеса, растущие прямо из поясницы!..
А в целом, кенты как кенты. Вроде цыган. Цыгане катастрофу не пережили, зато кенты охотно заняли их нишу. С теми же проблемами.
На этот раз все обернулось скверно. Ночью – в то время, когда дуб столь неудачно приглашал подозреваемого Кондратюка на танец, – патруль подобрал на Дальней Срани двух девочек. Обеим по пятнадцать, еще школьницы. Обе были живы – и живы до сих пор, хотя врачи на расспросы только разводят руками. Обеих изнасиловали – страшно, беспощадно. Несчастных отправили в неотложку… и мигом прошел слух, что это сделали кенты.
О кентах болтают всякое – порой и похуже, но сегодня…
Толпа вышла на улицы. Кентавров под рукой не оказалось, поэтому запылал райотдел милиции. Затем новый слух бросил озверевших людей к старому девятиэтажному дому, где якобы в подвале скрывалась пара кентов. Кентавров не нашли, зато начался погром…
Теперь Никанор Семенович там, и Ревенко там, и, как я поняла, мэр тоже.
Н-да, дела…
Странно: все эти годы кенты – несмотря на их омерзительные колеса – казались мне наиболее понятными из всего, что довелось увидеть. Может, потому, что еще в детстве начиталась всяких Стругацких с Муркоками по поводу разнообразных мутантов. По крайней мере, для объяснения их колес не требуется менять картину мира. Не кентавры важны. Важно другое: почему в последние полгода они все чаще попадают в сводки происшествий? Мутация продолжается? Или кому-то это очень выгодно? Может, кенты вдобавок и бродячих собак едят?
Так ли, иначе, но следовало работать. Кондратюка решила не трогать. Как выяснилось, ночью его допрашивал дуб; значит, пускай продолжает. Его добыча. А вот мордобойца Петров…
* * *
– Госпожа старший следователь! Арестованный старший сержант Петров на допрос прибыл!
Я была права: мы с арестованным (старшим!) сержантом Петровым – старые знакомые! Встречались в гостях на квартире Залесского! Блудливый алкаш с сальными глазками, то есть пропавший гражданин Залесский, кем-то ему приходится. Одноклассник? Да, кажется.
Голос сержанта мне не понравился. Вид тоже. Типичный жорик; или, как говорили в давние, памятные мне времена и в иных, не столь отдаленных, местах – мент. И рожа ментовская, и вид ментовский, несмотря на отсутствие пистолета, палаша и наручников на брюхе. Не люблю ментов! Атавизм, конечно, но… Не люблю! Как вспомню этих сук… Ладно, забыть!
– Садитесь, Петров! Значит, деремся?
Бросив недоверчивый взгляд на стул, он все-таки решился и присел. Стул выдержал, к его (да и моему) удивлению. Экий шкаф! И рожа, рожа! Подстать таракану-полковнику. Впаять бы такому лет пять… Нельзя, нельзя! А жалко!
– Итак, гражданин Петров, прошу пояснить мне свое поведение, выразившееся в злостном сопротивлении…
Он слушал с каменной мордой, но когда я назвала соответствующие статьи УК, камень дрогнул, и я ощутила искреннее злорадство. Это тебе не девочек насиловать, сука легавая!
Не по почкам бить!
Все-таки трудно сдержаться. Сдержаться, забыть, что ты уже давно не Эрка Шалашовка, не «заключенная Гизело»…
– Итак?
Петров молчал – как памятник Ленину на площади Свободы. Слыхала, здешняя молодежь истово спорит: кто такой Ленин? Большинство считает: писатель. То ли «Му-Му» изваял, то ли «Анну Каренину».
– Повторяю! Гражданин Петров, признаете ли вы…
– Да чего там! Признаю…
Разродился! Хоть бы поупрямился для виду! Ладно, сыграли в злого следователя, сыграем в доброго.
– А вас не удивило, что ОМОН оказался на квартире гражданина Залесского?
Он задумался, напряг единственную извилину.
– Ну!
– Не нукайте! – озлилась я. – Еще не запрягли, гражданин старший сержант! Отвечайте на вопрос!
А хорошо, когда можно так говорить с жориком. Просто душа поет!
– Так точно, удивило, госпожа старший следователь. Чего им Алик сделал-то? Мы с Аликом друзья, я его с детства знаю…
Аликом? Ну, конечно, с гражданином Залесским, любителем разглядывать женские прелести.
– Алька в тот день едва с кровати поднялся; перенервничал, бедолага, – сосед его, прямо на наших глазах, чуть коньки не отбросил. Ерпалыч который. То есть гражданин Молитвин. Я примчался, и Фимка примчался… да вы сами видели – бульон принесли, апельсины…
Стоп! Какой-такой Фимка?
Жестом остановив разговорившегося подследственного, я придвинула к себе ксерокопию рапорта бравого полковника Жилина. Итак, в квартире находились: сластолюбивый гражданин Залесский, сексапильная медсестричка-истеричка, сержант Петров Р.Р., бабуля – Божий одуванчик, пес-барбос и… все. Никакого Фимки.
Может, так зовут спасателя-кента?
– Кого вы упомянули последним, Петров? Кентавра?
Жорик оторопело моргнул:
– Какого на фиг… Прошу прощения, госпожа старший следователь! Кентавра этого я не знаю, он с Аликом, вроде, приятельствует. Я упомянул гражданина Крайца… Крайцмана.
Я вновь просмотрела рапорт. Нет там никакого Крайца-Крайцмана! Погодите! А не тот ли это парень с оч-ч-чень характерным носом, который ввалился к Залесскому вкупе с моим сержантом, когда я собралась уходить? Так-так, помню…
– Ладно! – решила я. – Давайте-ка сначала!
«Сначала» оказалось долго, зато плодотворно. Я слушала и злилась, и чем дальше – тем больше. Хорошенькие дела на свете творятся! Этот ОМОНовский таракан Жилин что, ослеп? Ослеп, оглох – или умом тронулся, фиктивные рапорта составляя? Или… Или все гораздо серьезнее?
Похоже – да. Ибо сержант пребывал в полной уверенности, что его одноклассник Фимка скучает в следственном изоляторе. А вот в следственном изоляторе никакого гражданина Крайцмана знать не знают. И в горотделе тоже. Бумаги изучить я уже успела.
Может, Фимку попросту отпустили?
– Хорошо, разберемся…
Я перечитала протокол, задумалась.
– А скажите, Петров, что было написано в ордере?
– Каком ордере? – изумился он.
6
Злой следователь должен был напугать драчуна Петрова. Добрый – исподволь посочувствовать и начать «отмазывать». «Отмазывать»; и заодно незаметненько расспрашивать о всяких интересных вещах. А «отмазывать» лучше всего через проколы в бумагах. В рапорте Жилина ничего не было сказано об ордере, и я сразу подумала: тут и следует копать. Часто такие бумаженции составляются наспех, то подпись забудут, то печать. А сейчас, выходит, еще лучше: ордера вообще не было. По крайней мере, его Залесскому не показывали. Более того: если сержант не запамятовал, полковник даже не соизволил предъявить документы. Интересно, кто сие может подтвердить? Залесского нет, кентавра нет, Фимки нет. Зато есть бабуля и, конечно, медсестричка-истеричка! Вот и хорошо, вот и славно! А интересно получается!
Я искоса поглядела на старшего сержанта. Да, типичный жорик. Одна извилина, зато наверняка цепкий, словно бульдог. И местный, город знает досконально. Что, если…
– Скажите, Петров, вы где предпочитаете ночевать – в изоляторе или дома?
Он хмыкнул, и это вновь чуть не вывело меня из себя.
– Вы, пожалуйста, словами отвечайте, подследственный!
Шкаф дернул плечами:
– Дома, понятно! А почему…
Почему? А по кочану ему! Разговорился, понимаешь!
– Вопросы, между прочим, здесь задаю я! И вопрос у меня к вам, Петров, такой. Согласны ли вы помочь следствию?
– Согласен…
– Еще раз! – велела я. – Громче!
– Согласен, госпожа старший следователь!
Его рожа в этот момент выглядела изумительно. Взгляд – разве что насквозь не прошибал. Ничего, гляди, не боюсь, мент поганый!
– Я могу вас отпустить домой, Петров – под подписку. Более того, если вы поможете следствию, следствие поможет вам. А нужно вот что. Первое – узнайте, где сейчас ваш Крайцман. Просто узнайте. И второе. Если встретите Залесского или если он вам позвонит, передайте: я хочу его видеть. Скажите, что от этого зависит судьба Молитвина. Ясно? Если ваш Алик трус, пусть мне просто позвонит. Поняли?
Он задумался, пошевелил извилиной.
– Так точно! Понял!
– Хорошо. Завтра в десять – здесь, у меня. Обождите, я вас провожу вниз… или даже лучше – до трамвайной остановки, чтоб без проблем при выходе, а заодно повторите задание. Четко и внятно. Дошло?
Кивок был мне ответом.
Все складывалось удачно. Даже кентавры. Сегодня начальству не до меня, а мне… А мне не до них. Значит, можно улизнуть пораньше, прямо сейчас, и погулять по городу. Сначала в мэрию к Дубовику, он мне по жизни должен, не откажет; затем – к медсестричке. Как бишь ее зовут. Ида?
Да, кажется, Ида.
Среда,
Восемнадцатое февраля
Клевый и фигуристый бабец упрямится * Изыскания старшего сержанта Петрова * Методика расследования «a la Izyumsky» * Святой Власий супротив буйства кентаврийского * Вагон третий, место пятое
1
– Как же это вы так, Эра Игнатьевна? С попами-то вашими? Вы, извините, не адвокат, а совсем наоборот! С чем нам на процесс выходить? С хулиганством?
Нет на земле справедливости! Нет! Я, дура наивная, благодарности ожидала: все-таки чуть не пристрелили! Но шеф, даже не дав отхлебнуть крем-ликера, начал именно с «поповского» дела.
– Мне, уважаемая Эра Игнатьевна, утром мэр звонил. Почему, спрашивает, с попами тянете?
Угу! Звонил, значит. Про кентавров, выходит, благополучно успели забыть. Вчера погром так и не состоялся, несознательные граждане все-таки вняли уговорам. А к вечеру поймали насильников – настоящих. Четыре ублюдка из той же школы. Очухались начальнички, теперь попов им подавай!
– Процесс намечается закрытый?
– Закрытый? – щелочки-глазки Никанора Семеновича стали угрожающе расширяться. – Да Господь с вами! У нас же эта… Демократия! В том-то и дело! Открытый, с участием общественности. Вы за прессой следите?
Крем-ликер оказался и вправду хорош. Хоть каждый день к начальству на ковер ходи!
– И на этом процессе двум священникам разрешенной законом Церкви будут предъявлены по сути политические обвинения? Антигосударственная деятельность, призывы к свержению?.. Между прочим, первый такой процесс с 1979 года. Тогда судили отца Дмитрия Дудко. Это еще при Советах было. Возобновляем традицию? Кентавры есть, диссидентов не хватает?
– Гм-м…
Про отца Дмитрия Дудко я вспомнила вовремя. Точнее, вовремя перечитала учебник.
