Петров громоздится, как спартанское войско при Фермопилах, намертво перекрывая коридор. Я наконец прихожу в себя. Ругаются – значит, смертоубийства не будет. Телефон! Я ведь хотела позвонить! Наряд и, конечно, скорую! Нет, скорую, а потом уже наряд!..
Я отступаю к двери, за которой прячется искомый телефон (сотовый надо было брать, дуреха!), и тут начинается. Мое непродуманное отступление явно принято за всеобщее бегство. Кентесса начинает наезжать (в прямом смысле, не в переносном) на сержанта, лапища гнедого – грязная, в чем-то, похожем на тавот, – толкает Петрова в грудь…
Бах!
Интересно, можно ли с одного удара уложить на землю шкаф? Наверное, нет, а вот кентавра можно, причем с тем же приблизительно звуком. Уложить одной левой – в правой у сержанта палаш, которым он почти одновременно пытается достать кентессу – к счастью, плашмя. Но фехтовальщик из него никакой – ловкий ответный удар выбивает оружие из рук, тонкие, но жилистые лапки тянутся к горлу…
Все! Пора бить! Не люблю жориков, но они все-таки люди.
Я примериваюсь к хрипящей и матерящейся массе, едва не получаю колесом по ноге, успеваю разглядеть мохнатое горло гнедого, замахиваюсь…
– Хватит!
Голос негромкий, слабый. Казалось, его и не услыхать-то по этакой запарке, но – услышала. И не просто услышала – замерла на месте, каким-то чудом моментально осознав: и вправду – хватит. И что самое любопытное, догадалась об этом не одна я. Словно к непослушным детишкам пришел строгий дядька. Поигрались, малые – и будя!
Куча распадается, встрепанный Петров отскакивает в сторону, кенты отъезжают чуть назад.
– День добрый, господа и граждане!
Тот, кто столь удачно нас убедил, стоит в дверях. Старенький такой, и кожушок на нем старенький, на седой голове шапка-бирка, сверху дырка, ветром повевает…
За спиной дедушки, прямо на лестничной площадке, возвышается еще один кентавр – угрюмый бородач в футболке песочного цвета.
Почетный эскорт?
– Олег Авраамович жив?
И тут я спохватываюсь. В голове зреет смутная – и совершенно невероятная – догадка. На фотографиях он совсем другой, помоложе и не в кожухе, но…
– Гражданин Залесский жив, но ему срочно требуется медицинская помощь. Гражданин… Молитвин?
Тот, кого ищут пожарные, ищет милиция, неторопливо кивает, поворачивается к кентам:
– Все в порядке, Папочка. Драться не надо. Это свои.
В иной момент я бы и не прочь побыть своей для нетрадиционной Папочки, но не сейчас.
– Я работник прокуратуры, гражданин Молитвин. В данный момент в квартире находится лицо с явными признаками…
– Я знаю, кто вы, Эра Игнатьевна, – прежним негромким голосом перебивает старик. – Алик вас хорошо описал. Никаких признаков, тем более явных, нет, но Олегу Авраамовичу действительно нужна помощь. За тем и пришел.
Опохмелиться принесли, что ли? – хочу спросить я, но не спрашиваю. Просто не успеваю – бравый сержант Петров как раз выходит из ступора.
– Ерпалыч, ты это… – произносит он сурово, неторопливым движением пряча в ножны палаш. – Ты в комнату пройди. А вы, граждане, стойте, где стоите. И ни шагу!
Последнее явно относится к кентам. Они недобро ворчат, скалят желтые зубы – но подчиняются. Пока, во всяком случае.
Ладно! Пора к телефону!
Я снимаю трубку, палец ложится на кнопку.
– Не надо, Эра Игнатьевна!
Вздрагиваю. Вздрогнешь тут, когда тихой сапой из-за спины подбираются. Когда это он успел?
Хочется ругнуться как следует, в пять загибов, но нельзя. Не тот случай.
– Гражданин Молитвин! Прошу не указывать мне, что делать! Между прочим, ваш дружок-собутыльник валяется в соседней комнате с перерезанной артерией…
– Нет…
Старик медленно снимает шапчонку, проводит худой ладонью по жидким седым волосам.
– Олег Авраамович не ранен. Эта кровь – не его. У него обморок. Не звоните! Скорая не поможет, а вашим коллегам тут делать нечего. Эта кровь – не человеческая. Произошел… Ну, можно сказать, несчастный случай. Точнее, неудачный научный опыт.
Из соседней комнаты доносится радостный визг гражданки Бах-Целевской:
– Алик! Алик! Сладенький мой! Это я, твоя курипочка!
Судя по тону курипочки дела не так и плохи. Все-таки медсестра, должна что-то понимать! Ладно, не буду спешить. К тому же упоминание о науке наводит меня на новую мысль – на сей раз совершенно правильную.
– Хорошо. В милицию пока звонить не буду. Насчет скорой – поглядим через полчаса.
Он кивает, явно успокоенный, и выходит из комнаты.
Мой палец тут же ложится на кнопку.
Набираю номер.
Свой.
2
Игорь поднимает трубку почти сразу, после первого гудка, и я догадываюсь, что он сидит в большом старом кресле рядом с моим столом.
– К-квартира Гизело! Алло!
– И вам алло, Игорь! – невольно улыбаюсь я. – Звоню из Лапландии. От Деда Мороза.
– Зд-дравствуйте, Снегурочка! – мигом откликается он. – К-как там в Лапландии? Нильса с г-гусями не встречали часом?
– Гусь есть! – я уже не улыбаюсь. – Ваш гусь! Тот самый!
Несколько секунд трубка молчит, и я получаю возможность беспрепятственно переварить снегурочку. Никак уши краснеют, снегурочка-дурочка? Хороша старая баба с красными ушами!
– П-понял, – теперь голос звучит совсем иначе: строго и твердо. – Н-назовите ад-дрес, еду!
Да, голос звучит твердо, но заикается мой специалист больше обычного. Неужели на старом алкаше свет клином сошелся? Игорю сюда нельзя, здесь же куча… даже не народу, а просто – куча. Свалка. Мне за такое голову оторвут. Вернее, сама оторву, если с ним что-то…
– Адрес назову, Игорь. Но ехать вам сюда нельзя. Сейчас нельзя. Поверьте!
На этот раз с голосом экспериментирую я. Поймет?
– Хорошо, – в трубке слышен вздох. – Д-долго терпел, потерплю еще. Договоритесь, пожалуйста, о встрече. На завтра. Ладно?
На завтра? Как бы Неуловимый Джо Молитвин не вздумал вновь шутки шутить! Ну, нет! Не позволю.
– Договорюсь. Вас как-то представить?
– К-конечно! Будем д-дипломатами! – Игорь смеется, и я невольно улыбаюсь в ответ. – Скажите, что с ним хочет встретиться м-магистр.
– К-как? – оказывается, я тоже умею заикаться.
– Магистр – это маг по имени Истр. В честь речки назвали – Днестр которая. Не иначе, он там с водяными п-путался. И с русалками… Я ведь действительно м-магистр, причем именно по мифологии. В Праге дали, я там в университете защищался. У Ярослава Б-буриана. Который по унгвартариям книжку написал, помните?
Ага! И ложусь с ней, и встаю.
– Хорошо. Передам. Мне, Игорь, тут еще побыть придется, так что вы не скучайте. Телевизор сами найдете, компакт-диски в левом нижнем ящике стола.
– Спасибо! – кажется, он вновь улыбается. – Я тут зрение порчу – Лойолу в-вашего почитываю. Насчет т-трех степеней подчинения. Разб-бирался, испанец!
– Еще бы, – охотно соглашаюсь я.
Так оно и есть. Разбирался. Но даже если и нет, я не стала бы спорить с Игорем Дмитриевичем. Бог с ней, с истиной, пусть не рождается!
* * *
Этому тоже учил Первоиезуит. Мир дороже. Мир – и покорность. На том все и стоять должно.
Впрочем, меня бы он к себе не взял. И даже не из-за того, что я Эра, а не Эрик. Три степени покорности: повинуйся телом, повинуйся разумом, повинуйся сердцем. Хорошо придумано, но не для меня. Не умею. Хотя учили крепко.
Повинуйся телом: это когда бьют, приставляют к горлу осколок стекла, валят на дощатые нары, срывают клифт, вонью дышат в лицо. И ты повинуешься – телом, избитым, опозоренным, но еще желающим жить.
Повинуйся разумом: это когда годами работаешь под чужой личиной, выверяешь каждый шаг, жрешь горстями успокоительное – или пьешь по-черному по субботам, закрывшись на все задвижки. Повинуешься, потому что разум говорит: иначе нельзя, поводок крепок, намордник жмет, к тому же деньги – для нее, и для меня самой, той, что когда-нибудь сможет уйти из этой паутины.
Сердцем… Не знаю, не получалось. А может, и не пробовала. Не для кого было. Саша… Нет, и с Сашей тоже. Даже в постели, даже в тот миг, когда самая фригидная баба забывает обо всем, приходилось помнить: завтра надо писать очередной отчет об объекте Паникер. Я думала, что сердце когда-нибудь не выдержит – разорвется. Выдержало. Не выдержало Сашино – пуля пробила аорту…
…Нельзя, нельзя! Присесть, закрыть глаза. Валидол! Черт, дьявол, забыла! Вот о чем думать надо – о валидоле, а не о серых глазах и ямочке на подбородке…
* * *
Перед тем, как зайти в комнату, откуда слышался плеск и всхлипывания сестрички-истерички, я заглянула в зеркало. На меня взглянула холодная надменная особа средних лет в дорогом пальто и сбившейся на сторону шапке. Шапку я поправила, но снимать не стала. Сойдет, не жарко; батареи, похоже, совсем холодные. Наверно, гражданка Бах-Целевская домовому булки пожалела.
Как они все должны меня ненавидеть!
Ладно.
Кентавров в коридоре не оказалось. Не обнаружились они и в комнате – не иначе, на автозаправку решили завернуть. И очень хорошо, без них воздух свежее. Зато все остальные были на месте; вдобавок откуда-то появился таз, полный воды, вкупе с полотенцем. Хмурый Петров вместе с заплаканной Идочкой сдирали с гражданина Залесского окровавленные брюки. Похоже, намечалось мытье. Мытье или обмывание?
Я вновь вступила в кровавую лужу, невольно поморщилась (запах, запах!), коснулась холодного запястья. Да, гражданин Залесский жив. Пульс нормальный, четкий. Я приподняла веко – на меня глянул мутный недвижный глаз. Да, обморок, старикан не ошибся.
Сам гражданин Молитвин застыл у окна, глядя на окрестные крыши. Я подошла, стала рядом.
– Хотите меня арестовать?
На бледных губах – бледная улыбка. Вблизи его лицо выглядело усталым, больным. Неудивительно, неделю назад чуть ли не с инсультом валялся. Как еще встал, старикашечка?! Итак, хочу ли я арестовать гражданина Молитвина?
– Нет. Арестовывать вас нет оснований.
Оснований нет. Для ареста. А вот для всего прочего…
– Вместе с тем, гражданин Молитвин, вы очень нужны следствию. Если бы не наша встреча, завтра же объявила бы розыск. Как свидетеля.
И это – почти правда. Быть может, и объявила бы. Один адресок в тетради у Очковой дорогого стоит!
Бледные губы шевельнулись, но на этот раз гражданин Молитвин предпочел промолчать. За нашими спинами послышалась какая-то возня, тихий стон – и нервный вскрик Идочки: «Смотрит! Смотрит!» Я вздохнула. Врача бы сюда! Знахари-пекари, хироманты-гадалки!
– Кстати, Иероним Павлович, вы ведь Алику соседом будете? Тут прописаны, в этом доме?
Он кивает – все так же молча.
– А кто тогда проживает на Гвардейцев-Широницев? Двадцать второй дом, если не ошибаюсь?
Губы сжались, но ответ прозвучал спокойно, и в этом спокойствии звенел лед:
– Квартиру по указанному вами адресу я снимал для моих личных целей. А вообще-то предпочитаю общаться в присутствии адвоката. Конституцию еще не отменили?
Ну-ну! А может, и те 300 гр. – тоже для адвоката? Тертый, видать, гражданин! Ничего, не он первый.
Сзади уже слышался плеск. Гражданина Залесского купать изволили.
– Я бы настоятельно советовала вам, Иероним Павлович, оказать следствию помощь. Иначе обижусь, вызову архаров – и отправлю всю вашу компанию вплоть до выяснения. Сорок восемь часов, согласно Конституции. А потом продлю. С санкции прокурора – до месяца.
Кажется, дошло. Послышался тяжелый вздох:
– Вам сколько было в 91-м? Лет двенадцать-тринадцать? Значит, скорее всего, не помните. А я вот помню – радовался. Радовался, что такие, как вы, больше не сможете… Ладно, чего вы хотите?
Хочу-то многое. Но для начала…
– Завтра вы встретитесь с одним человеком и ответите на его вопросы. Кстати, он не из наших. Ученый – как и вы. Магистр мифологии. Лучший ученик Буриана Пражского.
И тут он вздрогнул – резко, всем телом. Глаза превратились в щелочки:
– Магистр, говорите?.. Хорошо, завтра в полдень. Я буду здесь, возле Алика. Так что не бойтесь, не убегу.
В голосе его звучало нечто, напоминающее презрение. И вдруг – проклятая память! – мне вспомнился Саша. Когда он начинал говорить о наших – госбезопасности, прокуратуре и прочей ментуре, его голос так же…
Не смей! Не смей! Не сейчас!
3
А через час стало ясно, что не слыхать мне рокота струн гитарных, не спеть чибиряк-чибиряшечка и кадриль не сплясать. Отменялась гитара. По крайней мере, на сегодня. У Мага по имени Истр оказалось много дел, и я в их число не входила. Не сотруднику Стреле обижаться на гостя. Мое дело простое: встретить, помощь оказать. Встретила, оказала. Что еще понадобится – сделаю. И все. Даже то, что я его привезла с вокзала к себе на квартиру – уже нарушение. Кофием думала напоить, дура! Коньячком прельстить!
Договорились на завтра. Игорь решил остановиться в гостинице, с утра отправиться в университет, затем – на встречу с Неуловимым Джо; а вечером – заглянуть ко мне. С гитарой. Опять нарушение, но не объяснять же ученику неведомого мне Ярослава Буриана, что такое хорошо, и что такое плохо с точки зрения конспирации. В конце концов, мы, так сказать, коллеги. По научной части.
После его ухода квартира показалась мне особенно пустой. Странно, день так хорошо начинался! Точнее, начинался так себе – с гражданки Очковой и фаллоимитатора, но после, на вокзале, почему-то показалось… А вообще-то креститься надо, если кажется! На что я, интересно, рассчитывала, дура?
Оставался компьютер, и оставался доклад, который следовало подготовить к вечернему разговору. Если сегодня опять придется общаться с Пятым, точно не выдержу – завою среди ночи.
На страх соседям.
* * *
Здесь Девятый. Добрый вечер! Как дела, голубушка?
Я облегченно перевела дух. Нет. Слабо сказано – дух перевела! Да я чуть от радости не завопила!
Здесь Стрела. Я стараюсь, но очень устала. Очень! И писем нет. Помогите, а?
Вдруг представилось, что этакое читает Пятый… Нет, и представлять не хочу!
Голубушка, а может, вас отозвать? Завтра же. Вы свое сделали. Теперь специалист справится и без вас. Недельку в психушке посидите, а потом – в отпуск!
Смеющаяся рожица на экране. Я улыбнулась. Старый добрый дедушка сидит в глубоком вольтеровском кресле, в руке серебряный подстаканник с черным чаем. Сейчас сказку расскажет. Сказку про отпуск на теплом пляже, где по серому песку катится синий мяч, а в море, которое на самом деле не море, а самый взаправдашний океан, плавают акулы…
Нет, акул не надо! С чего это я вдруг подумала об акулах?
Девятый! Спасибо, но ведь я здесь нужна, правда? Нужна?
Минута, другая. Добрый дедушка думает, длинные тонкие пальцы застыли на подлокотнике вольтеровского кресла. И сам он в эту минуту похож на Фернейца.
Нужны, голубушка! Вы уж постарайтесь, немного осталось. А насчет писем могу лишь посочувствовать. Мой старший тоже не пишет – звонит раз в полгода, и все. Кстати, это вам!
Надпись исчезает, и на черном экране медленно проступает белый четырехугольник. Вот он покрывается рябью, пробиваются цвета – синий, желтый…
Снимали относительно недавно. Внизу маленькие цифирки: 06.10.16:40. Она не одна – рядом с наглым видом возвышается загорелый парень, по-хозяйски положивший руку на ее плечо. На миг сердце резануло горячей ревностью. Да как он!..
Я улыбнулась, покачала головой. Да вот так, Стрела! Очень просто!
…Синий мяч катится по серому песку, девочка бежит за ним, на миг оборачивается, смеется. Маленькая девочка – ростом с зимний сапожок…
