– Боюсь, господа, нас не услышат. А если услышат, то не те, кто сможет реально помочь. Предлагаю сделать наше обращение более, так сказать, адресным…
В его руках появляется ланцет – и знакомый флакон с одеколоном.
– Требуется ваша помощь, господа! Небольшая помощь. Я бы предложил свои услуги, но у меня, к сожалению, малокровие…
Внезапно я чувствую омерзение. Малокровный, гад! Капустняк, похоже, тоже страдал малокровием! Жаль, браунинга нет! Разобраться бы напоследок с этим болящим!
– То якщо трэба…
Ефрейтор вздыхает, расстегивает пуговицу на манжете гимнастерки.
Кажется, тараканы произвели на него впечатление.
– Не вздумайте! Нет!
Черный Ворон встает, расправляет закованную во френч грудь:
– Господин… Лель! Вы пользуетесь моментом… Трагическим моментом для своих безответственных, преступных…
– Иероним Павлович! – улыбка сползает с лица, в глазах Леля – холодный огонь. – Вы прекрасно знаете, что иного выхода нет. К сожалению, тот, кто мог бы нам помочь в этом городе, попросту струсил. У вас никчемный протеже, господин Молитвин! Поэтому мы должны просить тех, у кого не дрогнет рука!
О чем они? Я смотрю на Игоря. Маг слушает, серые глаза смотрят на Ворона.
И вдруг я понимаю.
Тот, кто мог бы нам помочь…
Легат Печати!
– Вы прекрасно знаете, Иероним Павлович, что районы, подобные нашему, могут уцелеть лишь в одном случае. Ваша, с позволения сказать, оборона не рассчитана на прямой бомбовый и ракетный удар. Мы должны просить настоящей помощи.
– Нет!
Худая старческая рука дергает ворот френча. Пуговица не поддается, Молитвин вновь рвет ни в чем не повинное сукно:
– Господа! Нельзя! Та реальность, в которой мы находимся… Она не выдержит! Равновесие уже нарушено! Любой толчок может превратить мир в хаос!
Ему никто не отвечает. На экранах беззвучно вспыхивают черные грибы разрывов…
– Господин Лель! – голос Бажанова звучит устало, но твердо. – Вы уверены, что это нам поможет?
Штукарь-Калиостро улыбается – победно, радостно:
– Поможет! Непременно поможет! И каждая секунда промедления…
– Нет! Нет! Не слушайте его!
Молитвин бросается вперед, его шатает, рука впивается в спинку стула:
– Это будет конец! Конец всему! Неужели вы не понимаете…
Худая, в синих прожилках рука отпускает стул. Нелепая черная фигура медленно сползает на пол.
– Ск-корее! – Игорь вскакивает, кидается к неподвижному телу. – Ему п-плохо! Разве в-вы не видите, ему…
Койки не нашлось. Не нашлось матраца. Иеронима Павловича уложили прямо в коридоре на холодный бетонный пол. В неярком белесом свете ламп его лицо казалось высеченным из мрамора.
Словно надгробие.
Кто-то побежал за врачом, я расстегнула ворот старенькой застиранной рубашки.
Поздно…
Тоненькая ниточка пульса еще билась, веки вздрагивали, но я понимала – поздно!
Игорь – тихий, не похожий на себя, – поддерживал голову старика, время от времени проводя над его лбом раскрытой ладонью.
Но и Маг был уже не в силах помочь.
Внедренный сотрудник Стрела не выполнила приказ. Господин Молитвин Иероним Павлович, Черный Ворон, шаман из шалмана, покидал Прекрасный Новый Мир.
– К-какая жалость! Г-господи, какая жалость…
Игорь опустил ладонь, пальцы резко разжались, словно стряхивая невидимые капли.
Каменное лицо дрогнуло.
Открылись пустые – мертвые – глаза.
Дернулись белые губы:
– Али… Алика… Не дайте… убить… Иначе… другой… Дьявол…
– Господин Молитвин!
Я наклонилась над ним.
Выпрямилась.
Взялась за запястье…
– Где больной? Где?
Кто-то в белом халате подбежал, застыл на месте.
Игорь взял меня за руку.
Странно, я никогда не любила этого вздорного, желчного старика. Почему же…
– П-прими, Господи, душу новопреставленного раба Т-твоего…
Голос Игоря заставил прийти в себя. Вот и все, Иероним Павлович! Вот и к вам слетели проклятые пташечки с колоколенки!
И вам уже не страшен Дьявол, которого вы помянули.
Наверно, тяжело уходить с таким именем на устах!
5
И снова кровь.
На этот раз не на мраморном надгробии. Темно-красная лужа растекается по пульту, прямо по мигающим лампочкам.
Ефрейтору делают перевязку, накладывают жгут – неумело, грубо. Наверное, парню больно, но он почему-то улыбается.
Экраны мертвы – кроме одного. И возле него собрались все – Бажанов, интеллигентный господин Мацкевич, лейтенант в штатском, остальные.
Штукарь Лель тоже там – в первом ряду.
А на экране – лицо.
Страшное, нечеловеческое.
– No, No! Наткадо нат Кейнари! Ши-коу!
Лель что-то негромко говорит, подается к самому экрану.
Мы с Игорем подходим ближе. Он вновь берет меня за руку.
– No! No!
И вдруг я понимаю, что лицо на экране – человеческое, и когда-то оно было красивым.
Девушка!
Совсем юная, раскосые глаза, тонкие высокие брови, смуглая кожа…
…И страшный ожог, превратившийся в сплошное бурое пятно.
Господин Лель тянется вперед, жестикулирует, пытаясь объяснить, убедить.
Щелк!
Экран вспыхивает белым огнем, гаснет.
Слышится чей-то громкий вздох.
– Ничего! Ничего! – Николай Эдуардович нервно потирает руки. – Она не одна, нас слышат и другие…
И словно в ответ, экран вновь загорается.
…Море. Ярко-зеленое море, белые барашки на волнах.
Чайки.
Острый плавник, словно серая молния…
Лицо.
Знакомое лицо с незнакомыми пустыми глазами. Я узнаю этот взгляд – так смотрел на меня умирающий Ворон.
– I'm Paul Zalessky. Do you listening me?
– Пол? Паша?
Еще ничего не понимая, я бросаюсь вперед.
…Маленькие цифирки: 06.10.16:40. Она не одна – рядом с наглым видом возвышается загорелый парень, по-хозяйски положивший руку на ее плечо…
Это вы убили его, мистер Мак-Эванс!
Не мели ерунды, девка! Твоего Пола сожрала его любимая тварюка!..
Эми звонила мне несколько дней назад, чтобы сообщить о гибели моего отца и… и брата. Паши. Павла Авраамовича Залесского.
Я говорила Полу… Паше…
Меня пропускают. Господин Лель пытается загородить экран – и отлетает в сторону. Стеклянная вогнутая поверхность рядом, я ловлю его странный застывший взгляд.
– Паша! Павел Авраамович! Я – Гизело…
– Здравствуйте, Эра Игнатьевна.
В его голосе нет ничего – ни удивления, ни радости. Мертвые глаза неподвижны.
И вдруг я понимаю – это не Пол.
Пол мертв.
Это – Пол-у-Бог.
– Господин Залесски! – Лель дышит над ухом, тянется к экрану. – Нам нужна ваша помощь! Нам нужна…
Губы – ровные, красивые, – еле заметно шевелятся.
– Отойдите! Я буду говорить с госпожой Гизело.
Господина Леля отталкивают – уже без моей помощи. Рядом со мной – Бажанов. Молчит, не вмешивается.
– Эра Игнатьевна, изложите, пожалуйста, что у вас происходит. Прошу сообщить самые достоверные сведения.
Легкий, еле заметный акцент делает его речь еще более странной. Так может разговаривать цунами – страшная волна, притаившаяся до поры до времени в темных океанских глубинах.
– Город бомбят, – осторожно начинаю я. – Очень много жертв. Мы просили прекратить огонь, но нас не слушают. Не хотят слушать…
Пол-у-Бог на экране молчит. Долго, невыносимо долго.
– Почему вы не обратились к подобному мне? По моим сведениям, вы имеете такую возможность.
Мы с Бажановым переглядываемся.
– Господин Молитвин умер. Больше нам не к кому обращаться.
– Мистер Молитвин? – в голосе Пол-у-Бога впервые слышится удивление. – Ваша информация не есть полная. Но я понял. Какая вам нужна помощь?
Я вновь смотрю на Бажанова. Теперь – ему слово. Генерал на миг задумывается.
– Господин Залесски! Я глава Временного Комитета Обороны Бажанов. Необходимо нанести удар в воздушном пространстве над всем городом, начиная с самых малых высот. Необходимо также подавить аэродромы противника в районе Белгорода, Полтавы и Ростова. Затем – ракетные установки. Их координаты…
Я не слушаю. Взгляд не может оторваться от мертвых глаз Пол-у-Бога. Кто он? Спаситель? Или тот, кто довершит Второе Грехопадение? Но ведь выхода нет!
– Я понял…
Ровный холодный голос заставляет генерала умолкнуть. Бог думает. Решает. Скрижали еще чисты.
– Эра Игнатьевна! Что скажете вы? Допустимо ли мое вмешательство? Есть ли обстоятельства, вызывающие сомнение?
– Не знаю, Паша! Не знаю…
Я шепчу – тихо, одними губами, но он слышит. Ровные брови чуть заметно сдвигаются к переносице.
– Я должен немного подумать. Слишком большой риск. Но что бы ни случилось – спасибо вам за Эми! Она вас очень любит!
Его голос в этот миг становится другим – почти человеческим, почти живым. Я вздрагиваю, тянусь к холодному стеклянному экрану:
– Пол! Паша! Сделай так, чтобы с ней ничего не случилось! Сделай так…
Поздно.
Экран гаснет.
Пол-у-Бог ушел.
* * *
Минуты тянутся, в спертом воздухе висит сизый сигаретный дым. Экраны мертвы, молчат динамики.
Игорь держит меня за руку, и это единственное, что еще заставляет жить.
Чей-то голос – негромкий, чуть дрожащий:
– Спаси меня, Боже, ибо воды дошли до души моей…
…Спаси меня Боже, ибо воды дошли до души моей. Я погряз в глубоком болоте, и не на чем стать, вошел я во глубину вод, и быстрое течение их увлекает меня. Я изнемог от вопля, засохла гортань моя, истомились глаза мои от ожидания Бога моего. Ненавидящих меня без вины больше, нежели волос на голове моей, враги мои, преследующие меня несправедливо, усилились; чего я не отнимал, то должен отдать. Боже! Ты знаешь безумие мое, и грехи мои не сокрыты от Тебя!
Я стискиваю зубы, стараясь не думать ни о чем, даже о ней. Боже! Ты знаешь безумие мое, и грехи мои не сокрыты от Тебя…
Свет гаснет. Легкая дрожь сотрясает земную твердь. Из самых недр доносится еле слышный шепот. Мгновение – и шепот сменяется ревом. Твердь не выдерживает – бетон уходит из под ног…
Пол-у-Бог решился.
Я падаю, руки Игоря подхватывают меня, я тыкаюсь лицом в его плечо и повторяю имя – единственное имя, которое может спасти, защитить, не дать раствориться в этом безумии, этом хаосе Смерти.
Саша! Сашенька!
6
Странно, мне казалось, что уже ночь…
Мне казалось, что я мертва.
И все мы – мертвы…
Под ногами хрустит битое стекло. Впереди – развороченная баррикада. За ней – черные коробки мертвых танков. Еще дальше – горящий Госпром.
Закатное солнце отражается в уцелевших окнах. Или это огни пожара?
– В-вот и все! Я же говорил, с т-тобой ничего не случится!
Рука Игоря обнимает меня за плечи.
Я глубоко вдыхаю холодный весенний воздух.
Улыбаюсь – отвечать нет сил.
Живы!
Живы мы, живы тысячи тех, кто был приговорен к смерти. Бажанов уже уехал на юг – железный парень, наш генерал!
Жив Город.
И в нем нам жить дальше.
Небо снова чистое – ни облачка.
– Здорово! – Игорь оглядывается, на его лице – знакомая улыбка. – А я д-думал, признаться, что н-наверху – лунный пейзаж!
Я не выдерживаю – и тоже улыбаюсь. К счастью, город уцелел. К счастью – для нас. Те, кто явились убивать – мертвы. Смерть ушла на север, превращая в серую пыль людей и металл. Но об этом не хочется думать.
Потом!
Все потом!
– Заявление об отпуске н-написала?
– Заявление?
Я оглядываюсь кругом – и внезапно понимаю. Война кончилась, Прокурор Фонаря может подавать в отставку.
– Ничего, п-пошлем факсом! – Игорь смеется, я смеюсь в ответ. Как просто! Можно уходить прямо сейчас, по хрустящему битому стеклу. Дорога в тысячу ли начинается с первого шага. Первого шага к серому пляжу, по которому маленькая девочка гонит синий мяч. К маленькому острову, где живет страшный идол бога Ронго.
Игорь смотрит на часы, вскидывает рюкзак на плечи.
– П-пора! Вертолет уже на месте.
Наверное, надо удивиться. Маг – конечно, Маг, но вертолет!
– Жаль, умер г-господин Молитвин! В вертолете как раз три м-места.
Да, жаль! Этот приказ сотрудник Стрела не выполнила.
– Ну что, пошли, голубушка?
Я киваю – и застываю на месте.
Голубушка?!
Игорь вновь смеется, качает головой:
– Я ведь обещал, что сам вытащу тебя! Не заб-была? Видишь, даже Этна не понадобилась! Про ужин в Берлине п-помнишь?
Я становлюсь камнем – мертвым камнем среди мертвых камней.
…Держитесь, голубушка. Если что, немедленно шлите сигнал Этна. Лично полечу вас вытаскивать.
…Старый добрый дедушка надевает пятнистый комбинезон, деловито подтягивает ремень десантного АКС-99…
* * *
– Девятый! Господи, Девятый!