СРЕДА, ТРЕТЬЕ МАРТА
Капитаны или боги? * Репродукторы ожили * Братва уходит на фронт * Я – Двенадцатый * Силами одного парашютно-десантного * У меня есть, за что умирать * Подснежник
1
Стекла мелко дрожали. За окном стоял рев, затем послышался грохот…
Я поставила на электропечку джезву с кофе. Малиновая спираль неярко светилась в темноте. Руки слегка подрагивали – в такт стеклам. Дважды меня звали в бомбоубежище, но я решила остаться. Я и так в подвале, а это еще не война. Гаврики за окном просто хулиганили – снижались, носились на бреющем почти над самыми крышами, переходили звуковой барьер. Противно до невозможности – но не смертельно. А если и вправду решат ударить, то бомбоубежище не спасет. Бывала я в нем – старое, полувековой давности, построено с расчетом на пятисоткилограммовки.
Площадь за окном тонула в темноте. Последний прожектор потушили час назад. Береженого, как известно…
Стук в дверь я услыхала не сразу. На часах – половина второго. Опять в бомбоубежище? Не пойду!
– Д-добрый вечер, Ирина! То есть, к-конечно, доброй ночи!
Я вскочила, замерла. Маг? Здесь?!
– Извините, все м-магазины закрыты, достал только тюльпаны…
Игорь улыбался, и даже темнота не могла скрыть ямочку на его подбородке.
Я опомнилась, взяла букет, пальцы коснулись его руки…
– Игорь! Вы с ума сошли! Вам надо немедленно… Немедленно…
Сзади послышалось шипение, и я с запоздалым сожалением вспомнила о кофе. Игорь провел рукой по лицу, устало вздохнул:
– Если вы н-намекаете на эвакуацию, то н-не желаю – и конец! П-попросился сюда, мне не отказали. В-вакансий, похоже, много.
Кофе было поздно спасать, цветы – некуда ставить. Я заметалась по комнате…
Громыхнуло – совсем близко. Жалобно звякнуло стекло. Какой-то ублюдок перешел звуковой барьер прямо над нашей крышей. Меня шатнуло, тюльпаны рассыпались по полу – и сразу его рука поддержала меня под локоть.
– Сегодня б-бомбить не будут. Министр обороны заявил, что это, так сказать, п-показательные полеты. Давайте п-просто посидим!
Его плечо было совсем близко. Я осторожно протянула ладонь, коснулась его пальцев. Игорь вновь улыбнулся:
– Н-ничего, ничего! Скоро улетят, у н-них, мерзавцев, керосина мало.
Отвечать я не стала. Какое мне дело до всей этой сволочи? Сероглазый Маг рядом, его ладонь касается моей. И даже свет включать не надо. Светомаскировка!
Это продолжалось долго, целую вечность. Нет, не продолжалось! Время остановилось, застыло, словно вода в старом болоте. Грохот, рев, звон стекла – и моя рука в его руке. Я могла лишь молиться, чтобы керосин в баках не кончался, чтобы подлец-министр прислал сюда новые эскадрильи…
Тишина упала внезапно – как двухтонная авиабомба. Игорь осторожно отнял руку, встал. Я разочарованно вздохнула и принялась поднимать тюльпаны с пола.
Взгляд скользнул по циферблату. Без пяти два. Неужели прошло всего полчаса? Какая короткая вечность!
Да, вечность кончилась. Я вновь взялась за кофе, Игорь принялся пересказывать последние новости. Я почти ничего не понимала – просто слушала его голос. Лишь однажды меня дернуло: Маг упомянул знакомые имена. Вчера в столице, на кладбище Донского монастыря, хоронили отцов Николая Рюмина и Александра Егорова…
А я даже не помолилась за них – новопреставленных! Неужели еще и этот камень на душу? Если бы не я, кто знает, может, и не было бы этих страшных похорон?
Настала очередь рассказывать мне. Да только о чем? Будни нашего ГКЧП (как выразился бы шаман-Ерпалыч) – материя скучная. Разве что о самом господине Молитвине? Игорь – фольклорист, ему интересно будет.
Я не ошиблась. Маг слушал внимательно, не пропуская ни слова. Даже на кофе, столь кроваво сваренный (без всякой вышней помощи!) внимания не обратил. Потом задумался. Затем попросил кое-что повторить.
– Умно! – наконец проговорил он. – Ох, неглуп г-господин шаман!
– Кофе! – рискнула напомнить я. – Игорь, я очень старалась!
– К-конечно! Конечно!
Маг сделал большой глоток, но, кажется, даже не почувствовал вкуса.
– Неплохое д-дополнение к теории Олд-Шмуэля. Не рассказывал? Расскажу обязательно – п-попозже. Только сказавши алеф, господин Молитвин решил не упоминать бейта. А ведь это очевидно!
Игорь встал, чуть не перевернул чашку, пальцы щелкнули:
– К-конечно! Если допустить, что город… То есть, не город, а н-новая реальность в какой-то мере ощущает себя… То… Вы понимаете, Ирина?
В эту минуту он был особенно красив. Человек думал. Умный, сильный человек – с маленькой ямочкой на подбородке.
– Это очевидно! Ст-тарина Гегель понял это еще два века назад! Абсолютный Д-дух ищет воплощения! Ему нужен человек! Разум! Так сказать, к-капитан корабля! Поиск, к-конечно, будет долгим, методом проб и ошибок, затем – адаптация, она т-тоже будет нелегкой. Но!.. Вы понимаете, Ирина?
– Кажется, да.
…Сейчас это разум младенца, поэтому вести переговоры будет несколько затруднительно. Однако, вскоре такая возможность может представиться…
Вот что имел в виду шаман!
– Этот человек, Ирина, сможет не т-только частично контролировать ситуацию, но и в какой-то мере направлять ее! Значит, тогда… За последние дни в м-мире было атаковано один-надцать районов, подобных нашему. Отбились п-пять. Отбились п-потому… Потому что т-там уже были, так сказать, капитаны!
Отбились? Цунами, эпидемии, лавины…
– Это не капитаны, Игорь! Это – боги!
Вспомнилось: темное подземелье, недвижное тело на старом надгробии с изуродованными ангелочками.
…Мы еще встретимся, старший следователь Гизело! Встретимся – но уже не здесь. Мое царство скоро будет всюду!..
Выходит, Капустняк – или тот, что назвался Капустняком – тоже решил эту нехитрую задачку? Только бандит не стал ждать, пока Город его отыщет. Он вызвался сам.
Я ВОЗЬМУ САМ – как в одном старом романе.
– Б-боги? – Игорь задумался. – Скорее, хранители П-печати. Так сказать, Легаты. К-как у Иоанна Богослова, помните? И снял т-такой-то по счету Ангел печать…
Я помнила. Ангел снимает Печать… Аргмагеддон уже прошел, последние уцелевшие бегут, спасаясь от Железного Посоха…
И цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякий раб, и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор, и говорят горам и камням: падите на нас и сокройте от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца; ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?
– Так что же это, Игорь? Конец? Всем нам?
Я посмотрела в черное окошко под потолком и внезапно почувствовала себя под сводами склепа.
– Н-нет!
Его рука дотронулась моего плеча. Склеп исчез.
– Это новый мир. И н-нам здесь придется жить. А с вами, Ирина, н-ничего не случится. Честное с-лово! Я не позволю!..
Теплая ладонь коснулась моих волос.
Я сдержалась – не разревелась, не кинулась ему на шею. И не скромность помешала, не конспирация, будь она трижды!..
Просто я вспомнила.
Мне уже обещали это. Давно, так давно, что я успела забыть. Саша рассказывал мне древнее предание своего народа. Странного народа, считающего себя потомками ангелов.
…Конец света наступит, когда прийдет на землю Вечноживущий Владыка, и соединятся вместе Четыре Реликвии, потерянные в далекие века. И тогда потомки ангелов снова станут Светом. Эхно лхаме – будут, как Свет. Все – живые и мертвые.
Трудно сказать, верил ли Саша. Может, и верил. Ведь показывал же он мне фотографию Мессии – Владыки Вечноживущего! А мне стало смешно – и немного обидно. Саше хорошо, он станет ангелом!
И тогда он сказал – спокойно, без тени шутки. Он не оставит меня. Меня и нашу дочь. Он вернется. За мной. За нами. Ангелом, светом – вернется. Вернется – и поможет.
Теперь ты, наверное, ангел, Саша!
Только тебе больше не вернуться.
Сразу с колоколенки, весело чирикая,
В грудь слетели пташечки…
2
Первый взрыв прогремел ровно в шесть. То есть уже потом я узнала, что это взрыв. Вначале подумалось о непрошеной мартовской грозе, затем – о ночных самолетах. И лишь дежурный по телефону поспешил успокоить: наши.
Бойцы молодого полковника занялись делом.
Покров начался.
Взрывы гремели все утро – то отдаленные, то близкие, совсем рядом. А затем по площади повалили беженцы – в автобусах, автомобилях, просто пешком. Огромная толпа молча шла прямо по мостовой. Ни крика, ни ругани, даже дети не плакали. Кентавров – ни с повязками патрульных, ни обычных – я не заметила; зато обезьяны оказались тут как тут. Белые твари неслышно скользили почти под самыми ногами уходящих. Никто не обращал на них внимания, словно коропоки были столь же привычны, как и пропавшие начисто бродячие псы.
Люди и обезьяны молчали, зато ожили репродукторы, наплевав на отсутствие антенн и проводов. Каждые десять минут из черных раструбов доносилось однообразное: «Постановление Временного Комитета Обороны… Основные маршруты организованного выхода населения из города… Октябрьский район – Змиевское шоссе по направлению к населенному пункту Змиев… Дзержинский район – Изюмское шоссе…»
В городском управлении ничего толком рассказать не могли. Новый дежурный, на этот раз лейтенант, посетовал на нехватку сотрудников и плохую проходимость грунтовых дорог возле Балаклеи. В ранней мартовской грязи вязли не только легковушки, но и всепроходимые кенты.
Итак, эвакуация. Эвакуация, решение о которой мною не визировалось и даже не читалось. Хороши порядки!
Я вновь засела за телефон, но текста постановления достать не удалось. Карту города искали – не нашли. Дежурный на проходной на мои вопросы лишь разводил руками. Оставалось разозлиться и потребовать машину, чтобы увидеть все происходящее своими глазами. Первое удалось, второе – нет. Машин тоже не оказалось, впридачу приказ не покидать здание оставался в силе.
Будь я и в самом деле Прокурором Фонаря, то гильотина заработала бы немедленно, причем с частотой газонокосилки. Но мне, бодливой, Бог рогов не дал, а посему довелось смириться и идти разбираться лично с Бажановым. В его кабинет меня попытались не пустить, но тут сильно пригодился опыт общения с господином Ревенко. Мой рык сорвал секретаря с места и впечатал в стену. Хотелось поддать ногой дверь, но створки отворились – сами.
Обдумывать это очередное чудо не оставалось времени.
Бажанов был в кабинете не один. У громадного стола, за которым восседал трехзвездный генерал, пристроился мотоцикл системы Фол (не узнала, если бы не встрепанная борода) и некто стриженный ежиком, мне покуда неизвестный.
На мое появление никто не обратил внимания. Сообразив, что чины отменены, я, не дожидаясь приглашения, подсела к столу. Бажанов чуть покосился в мою сторону, но смолчал. Исполняющий обязанности был занят – внимал мотоциклу.
– Оно не успеть, начальник! – басил господин Фол, тыча пальцем в расстеленную на столе карту (нашлась-таки карта!). – Ну никак не успеть! Дороги – дрянь, улицы сам знаешь какие, кое-где и лед не сошел. Ежели через Выворотку только… Детей на себя погрузим и баб, которые женщины, тоже на себя. Через Выворотку быстро будет! С нашими старшинами я договорился, они согласные, препятствовать не станут… А мужики своим ходом по Лицу пойдут!
– Покажите! – Бажанов склонился над картой.
Пока генерал с мотоциклом обсуждали проблемы эвакуации через загадочную Выворотку, я, кое-что мотая на ус, присматривалась к ежику. Кого-то он мне очень напоминал. Короткая стрижка, оранжевый пиджак, цепь на брюхе…
Господин Фол, утряся вопрос о Выворотке, укатил, забыв попрощаться. Генерал повернулся ко мне:
– А тебе чего, Гизело? Скучно?
– Решение об эвакуации, – как можно спокойнее проговорила я. – Если не ошибаюсь, я его не визировала?
Бажанов удивленно моргнул, затем внезапно рассмеялся:
– Ну, законница! План эвакуации города, да будет тебе известно, был утвержден еще в 1955 году и пересмотрен в 92-м. Показать? Я лишь вскрыл Красный пакет. А уж тут мне твоя санкция – до печки. Постановление есть такое, от 5 мая 2002 года – в случае стихийных бедствий, массовых эпидемий и прочих обстоятельств, требующих… Помнишь?
– И все равно, – вздохнула я. – Моя подпись нужна. Сами назначили!
В этот миг я показалась себе невероятной занудой, причем далеко не впервые.
– Подписывай!
Я черкнула пером по бумаге. Бажанов невозмутимо кивнул:
– Вот так! Значит, вывозим население из северных районов и центра. Юг – Баварию, Основу, Новые Дома и Восточный – пока не трогаем. Там – по возможности. Все?
– А этот? – ничуть не смиренная, я кивнула в сторону ежика. – Братков коллекционируем?
Браток заерзал в кресле, и я поняла, что не ошиблась.
– Этот? – Бажанов хмыкнул. – А ты сама послушай! Говорите!
Ежик неуверенно оглянулся, вздохнул:
– Ну, это… Бугор маляву передать велел. На словах. Тока ты, начальник, не сбивай, а то сам собьюсь… Ну, в общем, пацаны автобусы конкретно подгонят – в Безлюдовку и на Рогань. Тыщи две сопляков реально вывезем. Кого – в Крым, понятно, кого в Болгарию. И три состава мы еще вчера притаранили – на Леваду и на Балашовку. Бугор сказал: детей брать и баб, которые с сосунками. Харч у нас есть, ксивы справим. Пусть кто-то из ваших с нами поедет, чтоб с корочками был. Да хоть госпожа Гизело, пацаны ее знают, и бугор знает!
Бажанов покосился в мою сторону.
– Корочки я вам обеспечу, – кивнула я. – Пошлю с вами парня и десяток жориков с рациями. А то заблудитесь, знаю я вас!
– Обижаешь, начальник! – привычно вздохнул ежик.
– Могу, – пообещала я, и браток тут же увял. Видать, и вправду обо мне слыхивал.
– Заодно предупредим областные и городские власти по пути следования. А бугру, то есть господину Лукьяненко, передайте, что мог бы и сам остаться. Спортсмен, все-таки!
Ежик потупился, неуверенно пошевелил пальцами:
– Так, блин, мы ему тоже говорили! Наш ведь город! Чего мы, неродные, что ли? Жить ведь нам здесь! Ну, ничего, полсотни братанов осталось, мы этим, извиняюсь, сучарам…
– Гранатометы выдать? – хмыкнул Бажанов, тоже сообразивший, что к чему.
Оранжевый пиджак смутился окончательно и поспешил ретироваться.
– Видала? – начал было генерал, но тут дверь вновь отворилась.
– Разрешите?
На пороге стоял сагайдачник в знакомом камуфляже, а рядом с ним – весело улыбающийся розовощекий гражданин.
В наручниках.
– Та-а-ак! – Бажанов медленно встал. – Познакомься, Гизело! Малыжинский Калиостро. Малыжино не забыла еще, а?
Малыжино? Я невольно вскочила, шагнула вперед. Нет, этого розовощекого видеть не приходилось.
– Он у них, Гизело, главный штукарь был. Сам сдался – умный, подлец!
– Николай Эдуардович! Можно просто Лель, – чарующе улыбнулся штукарь, сделав попытку поклониться, но был схвачен бдительным сагайдачником за ворот.
– Ладно, Гизело, иди! Пора уже. А я пока с этой Лелью поручкаюсь.
Я быстро взглянула на часы. 9.15. И вправду пора.
На прощание штукарь-Лель вновь одарил меня улыбкой. Настолько очаровательной, что я пожалела о пропавшем неведомо где браунинге.
3
Третий – Стреле. № 1.
1. Приносим извинения за известные вам обстоятельства, возникшие не по нашей вине.
2. Просим остаться в городе до окончания событий. Ваши наблюдения представляют огромную ценность. После завершения обороны (вне зависимости от ее результатов), уходите по каналу Проба или самостоятельно.
3. По возможности постарайтесь защитить и вывезти из города Молитвина Иеронима Павловича.
4. Рад сообщить, что после возвращения из отпуска вам будет предоставлена новая работа. Отныне ваш псевдоним – Двенадцатый. Поздравляю!
Такие послания следует обдумывать, не торопясь. Но неведомый мне босс ждет. О чем спросить? О новой работе? Еще рано, вот стану Двенадцатым, тогда уж… А забавно выходит! Ба-а-альшим начальничком буду! Бугром!
Стрела – Третьему.
Спасибо за поздравления. Поясните пункт 1. Совершенно сбита с толку.
Третий ответил не сразу. И в этом молчании мне почудилось смущение. Кажется, и мой новый босс не все понимал до конца.
Третий – Стреле.