…пожалуй, я их ненавижу."
Отложив в сторону дневник Джошуа Горгауза, доцент задумался. Впору предположить, что маршал в отставке умер, сойдя с ума. Спился, помешался на ненависти к гарпиям. Оставив Строфады, в действительности увез острова с собой. Продолжил войну, проиграв ее раз и навсегда.
Видел гарпий там, где их не было.
Воевал до последней капли здравого рассудка.
Картина выглядела логичной. За одним исключением – три десятка ветеранов, разделивших печальную участь Джоша Кровопийцы. Все рехнулись? Вряд ли. Они не жили на Строфадах. После окончания войны они вообще не встречались с гарпиями. А сколько их умерло, не оставив следа? – в библиотеке нашлось тридцать покойников, но в действительности…
Кручек прошел на кухню. Сварил кофий, выпил, не чувствуя вкуса. Глянул в окно: ночь, и ничего интересного. В постели он долго ворочался, не в силах заснуть. Когда же сон наконец пришел, доцент до утра орудовал щеткой для обуви, восстанавливая курган, разрытый в прошлую ночь ректором Бригантом.
Встал он с головной болью.
Caput XII
В желтом отчаяньи стонут барханы,
Знойной поземкой шурша,
Тени в песке, как казненные ханы,
Спорят: бессмертна ль душа?
– Заходи!
– Сейчас…
– Да заходи же!
– Ну сейчас, говорю…
– Боишься?
– Я?!
– Ты!
– Ничего я не боюсь!
– Тогда заходи!
– Уже иду…
Прохожие с интересом оборачивались на шумную парочку. Всем известно: милые бранятся – зеваке удача. Другое дело, с чего бы это милым браниться у входа в лавку Диделя Гогенштоффена, сокольника-консультанта, под вывеской:
ФУРНИТУРА И ПРИНАДЛЕЖНОСТИ БЛАГОРОДНОЙ ОХОТЫ
De Arte venandi cum avibus
(постоянным клиентам – скидка)
Но Кристиану и Герде было не до внимания ротозеев. Маленькая цветочница старалась раззадорить сводного брата. Брат же делал вид, что герой героем, из последних сил оттягивая трудный момент. Никто не виноват, говорил он себе. Сам выбрал. И бабушка помогла, расстаралась, подняла давние связи. А ты чуху крючишь, торчишь морковкой…
– Идет он! А ну, живо…
Разуверившись в силе доброго слова, Герда толкнула брата корзинкой. То ли в девочке нашлось больше сил, чем сулила ее хрупкая внешность, то ли Кристиана заел стыд, но в лавку он влетел стрелой. И с разгону врезался в чье-то брюхо, круглое и твердое.
– Ой!
– Именно что ой, юноша. Чем могу служить?
Кристиан задрал голову. Перед ним стоял великан-людоед. Рост, стать, пузатость, тщательно расчесанная бородища, усы вениками – все говорило о большой любви к жареным мальчикам. Так и чудилось: сидит великан за огромным прилавком, кушает ногу Криса-Непоседы, запеченную с чесноком, а кусочки бросает злобному кречету – вон он, хищник, в клетке у окна.
– Здрасте…
– И вам крепкого здоровьица, юноша. Ах, с вами дама! Это меняет дело. При даме ударить мирного лавочника в живот – не суета, а подвиг. Вы случайно не ошиблись адресом? Ателье мод – за углом. Парфюмерная лавка – через два квартала.
– Мы не ошиблись, – видя, что братцу язык приморозило, вмешалась Герда. Корзину с цветами она взгромоздила на прилавок. – Нам нужен сударь Гогенштоффен.
– Старший или младший? – уточнил великан.
– Дидель – это который?
– Значит, старший. И по какому неотложному делу я вам нужен, юные господа? Желаете приобрести клобучок? Вабило? Бубенцы-ястребки?
– Желаем поступить к вам в подмастерья.
– Оба?
Великан Дидель воззрился на девочку с громадным интересом. Сейчас он был похож на людоеда, которому Кроха-Митроха, героиня известной сказки, велела садиться на лопату, лезть в печь и не прекословить зря. Даже кречет в клетке щелкнул клювом – ишь ты, забавная пичуга!
– Нет. У меня и без вас работы навалом. Вот, брата привела. Забирайте!
– А волшебное слово? – ласково спросил великан.
– Бабушка Марго, – ответила девочка.
Дидель прошелся по лавке. Каждый его шаг сопровождался звуками. Тихо звенели бубенчики, словно указывая место ловчей птицы в кустарнике. Шуршали должики – ремни для привязи. С легким шорохом терлись друг о друга перчатки из толстой кожи. Упала на пол связка путцев, которыми крепятся бубенцы и должик. В ящике под прилавком брякала выручка, наводя на преступные мысли.
Оркестр играл заветную мелодию, в такт ходьбе дирижера.
– Ах, Марго! – наконец сказал великан. – Ах, золотые денечки молодости! Скажите, детки, неужели я такой старый?
– Ага, такой, – согласилась честная Герда.
– Ну и ладно. Зато не я пришел к вам в подмастерья, а вы ко мне. Ответь мне, юноша, за которого говорит барышня… Ты что-нибудь смыслишь в соколиной охоте?
Кристиан отрицательно замотал головой.
– А в птицах? Тоже нет?
Сейчас меня выгонят взашей, понял Кристиан. Даже есть не станут. Как можно есть такого непроходимого тупицу, хоть с чесноком, хоть без? К сожалению, в птицах он понимал одно: после шуточек гарпии у Кристиана тряслись руки. Едва он начинал присматриваться к чужому кошелю, только-только задумывался, как бы ловчее срезать у щеголя бриллиантовые пуговицы…
Дрожь начиналась в плечах. Оттуда мурашки бежали к локтю и кусали за запястья. Вскоре пальцы можно было спокойно отрезать ножом. Трясучка превращала их в десяток бесполезных калек.
Он отворачивался от кошеля – и выздоравливал.
Прежние дружки сперва смеялись, а потом забыли о нем. Прохиндей Мориц теперь покровительствовал другому кузарю. Гарпия, когда их пути пересекались, была неизменно приветлива и равнодушна. Ее хотелось убить. После дикой охоты делать вид, что мимо пролетала? Издеваться над влюбленным?! Любовь перерастала в ненависть. Кристиан втихомолку плакал на чердаке. Там его и нашла Герда.
Пошептавшись с бабушкой, маленькая цветочница взялась обустраивать судьбу братца. И Кристиан пожалел, что гарпия не прикончила его в тот раз.
– Так… Корм для беркутов? Сезонная дичь? Кто мельче – шарг или сапсан?
– Шарг? – предположил Кристиан.
– О счастье! Великий немой заговорил! А если подумать?
– Н-не знаю…
– Отлично! Великолепно! Лучше не бывает! Ах, Марго, ах, умница…
Молодые люди во все глаза уставились на великана. Он не шутил. Ответы Кристиана привели его в ликование. Дидель плясал по лавке, размахивая ручищами. Грохот, поднявшийся от его танца, мог испугать дракона. Зато кречет, видимо, привык к манерам хозяина.
Бело-рябой, похожий на сугроб, битый первой оттепелью, красавец наклонил изящную головку и с насмешкой заклекотал.
– Вот! И Тихоня одобряет! Юноша, заяви ты, что соколиная охота для тебя – плюнуть и растереть, и я выпер бы тебя вон! Разбирайся ты в кормах хоть самую малость – вон, и баста! Отличай шарга от сапсана, а их обоих – от лаггара, и конец разговору!
– Почему? – Кристиан задохнулся от изумления.
Великан степенно огладил усы.
– Писать надо на чистом листе, дурачок… Ладно, последнее испытание. Ты боишься хищных птиц?
Вспомнилась гарпия. Пальцы откликнулись дрожью.
– Н-не знаю…
– Иди к клетке. Иди, говорю! Стань поближе и смотри на Тихоню. Ну?!
В двух шагах от клетки Кристиан замер, раздумывая.
– Ближе!
Он сделал еще шаг. Кречет с раздражением вскрикнул, но сразу успокоился. Лишь косил на парня недобрым глазом. Щелкнул, предупреждая, клюв. Дрогнули кончики крыльев. На шейке встопорщились перья.
«Маленький какой…» – подумал Кристиан.
– Не боюсь…
Он задохнулся, сообразив, что говорит правду. Чистую, как слеза, сладкую, как мед, выстраданную и честно заработанную правду.
– Не боюсь! Ни капельки!
– Оставайся, – кивнул Дидель. – Будем работать.
* * *– Разрешите, мастер?
Гарпия заявилась, как всегда, не вовремя. Доцент уже протянул руку за шляпой, собираясь идти обедать. Но гнать Келену не хотелось. Да, Кручек всякий раз вздрагивал, задерживая взгляд на лице гарпии. Агнешка, родившаяся заново, обретя крылья и облик ангела! – темного ангела с когтистыми лапами… Ерунда, чушь! Он – ученый. Он прекрасно все понимает… когда-нибудь привыкнет…
«Вряд ли,» – подвело итог жестокое сердце.
«Стоп, – дал команду трезвый рассудок. – Объект исследования; „альтернативный специалист“, чьи методы требуют изучения. Не более. Прочь сантименты!»
– Входите, сударыня. У меня – обеденный перерыв. Но я готов задержаться…
Он обнаружил, что тянется к шляпе, висящей на крючке, и неловко убрал руку за спину.
– Извините, мастер. Я не отниму у вас много времени. Или мне зайти позже?
По оперению гарпии прошла едва уловимая глазом волна. Цвет перьев сменился с шоколадного на темно-вишневый. Знак смущения? Возможно, гарпии так краснеют? Ответа он не знал. Еще одна загадка – самая пустячная из всех, связанных с Келеной.
– Минута-другая роли не играет. Я вас слушаю.
– Я хочу записаться на ваш факультатив.
– Какой? Я веду ряд факультативов.
– Основы ориентальной и курсорной магии. Вы не возражаете?
– С чего бы я стал возражать? Я рад, если студенты выходят за рамки обязательной программы. Вообще-то ориентальный факультатив ведет мой коллега, доцент Ежи Коламбиус. Но его отправили по обмену опытом в Чурих, и я согласился заменить…
Много болтаешь, приятель, сказал он себе, и умолк.
– Спасибо, мастер. Еще я хотела спросить у вас совета. Какие книги вы порекомендуете мне по следующим дисциплинам…
– Простите, сударыня. Вы обедали?
– Нет, – моргнула гарпия.
Вопрос определенно застал ее врасплох.
– Я тоже. И готов съесть быка. При моей комплекции надо хорошо питаться. Приглашаю вас в «Гранит наук». Сидя за столом, я без спешки дам вам любые рекомендации. А вы в свою очередь ответите на мои вопросы. Согласны?
– Вам не кажется, что это смахивает на свидание?
Гарпия склонила голову набок. В вишневом оперении объявились жемчужно-серые полоски. А в черных глазах заплясали бесенята.
– Кажется! – выпалил Кручек и покраснел.
Смех гарпии походил на звон льдинок.
– Вы – честный человек, мастер! Я буду ждать вас в ресторации. Откройте окно, пожалуйста.
«Зачем?» – чуть было не спросил доцент, и мысленно обругал себя за тупость.
– Да-да, конечно…
Он сунулся к окну кабинета, мимо рабочего стола, заваленного манускриптами – и едва успел подхватить стопку тетрадей, которую зацепил локтем. Убрав тетради от греха подальше, Кручек обнаружил, что подоконник также нуждается в расчистке. Кипы пухлых, как щечки булочницы, конспектов, лабораторный журнал за позапрошлый год, справочник эфирных констант, черновики статей в «Вестник мага»… Венчал этот горный хребет давно разряженный артефакт в виде семи переплетенных колец.
Его назначение вспомнилось не сразу.
«Ну конечно! Автономный концинатор Губертена! Поддержка порядка в жилом помещении… – Кручек схватил конспекты, с трудом развернулся в узком проходе, прикидывая, куда бы пристроить ношу. – Надо бы его зарядить. Все руки не доходят…»
– Я вам помогу.
«Сам справлюсь!» – хотел возразить смущенный доцент, но не успел. Гарпия пушинкой вспорхнула на стол и принялась за работу. Минута, и вокруг нее возник оазис чистой поверхности.
– Передавайте барахло мне, – недипломатично велела она, – а я буду раскладывать. Пороть вас некому, мастер…
Дальше случилось чудо. Книги сами собой сложились в аккуратные стопочки, корешок к корешку – и улетели на полки. Там, к великому удивлению Кручека, оказалось полным-полно свободного места. Бумаги сортировались и исчезали в ящиках стола, будто мертвецы в могилах при первом крике петуха. Дирижируя метелочкой из конского волоса, гарпия смахивала пыль и между делом уведомляла доцента – где у него что лежит.
Кабинет преобразился, как Принцесса-Грёза, спящая в хрустальном гробу, от поцелуя князя Элоиза. Матиас Кручек с тоской вспоминал былой раскордаш – он сомневался, что теперь сумеет отыскать нужную вещь. Ладно, это ненадолго. Неделя-другая, и здесь вновь вырастут утесы и барханы, меж которых сможет укрыться небольшая армия.
Все-таки зарядить концинатор?
– Премного благодарен, сударыня! Я – ваш должник.
– Вы мне льстите, мастер.
«Год за годом, Матиас. День за днем. Если тебе чего и не доставало, теоретик, так это женской руки. И не только в рабочем кабинете…» Испугавшись крамольных мыслей, доцент залился краской, словно школяр, застигнутый у дамской купальни.
– Окно! – ухватился он за спасительную соломинку. – Уже открываю!
С окном вышла заминка. Похоже, его не открывали со дня сотворения мира. Шпингалеты намертво вросли в петли. Кручек представил, как гарпия опять приходит к нему на помощь, и в сердцах обложил треклятую раму отворень-словом – простым, но действенным.
Он перестарался. Шпингалеты с лязгом вылетели из петель, подняв облако ржавой пыли. Окно распахнулось с грохотом и звоном. Жалобно задребезжали, чудом уцелев, стекла. В лицо ударил ветер, швырнув в кабинет горсть желтых листьев.
Гарпия пришла в неподдельный восторг.
– Браво, мастер! Очень полезное заклинание. На него идет не слишком много маны?
– Не слишком, – буркнул доцент, умолчав, что втрое превысил стандарт.
– У меня хватит?
– Да, – он наскоро прикинул в уме. – Хватит. Даже с запасом.
– Тогда с вас урок вне программы! Сами сказали, что вы – мой должник!
– Хорошо, – Кручек с улыбкой поднял руки, капитулируя.
– Я жду внизу!
* * *– …Мне, пожалуйста, бифштекс с кровью. И с яйцом.
– Рубленый? С зеленью и оливками? По-строфадски?
– Вы знакомы с нашей кухней? – гарпия была приятно удивлена.
– У нас бывают разные посетители. Мы стараемся разнообразить меню. Кухня Анхуэса, Бадандена, Строфад, Малабрии, Турристана… – кельнер попался словоохотливый. – Фарш сбрызнуть лимонным соком? Острый соус «Коккинос»?
– Лимона не надо. «Коккинос» – да. Без уксуса.
– Что желаете пить, сударыня?
Едва завидев гарпию, умница-кельнер бегом вынес из подсобки высокий табурет. Теперь голова Келены располагалась не ниже головы доцента. При беглом взгляде со стороны могло показаться, что Кручеку составила компанию красивая дама в экзотической накидке из перьев.
Это отчасти успокаивало доцента.
Он уже раскаивался, что пригласил гарпию в «Гранит наук». Нашел место! Под открытым небом, на виду у всего Универмага… Что скажут коллеги? Его могут неверно понять. А что подумают студенты о Келене?
«Ей наплевать, что о ней подумают. А ты, Матиас? С каких пор тебя стали беспокоить досужие сплетни?»
– Апельсиновую воду. С капелькой золотого рома.
– Чудесный выбор! Что угодно вам, мастер?
Кручек заказал эль-дораду в кляре, гарнир из баклажанов, тушеных в сметане, и кружку черного «Магнума». Обождав, пока кельнер отойдет, он решил начать непринужденную беседу.
– Келена, сколько вам лет?
– Сорок шесть.
– Правда?!
Гарпия расхохоталась, наблюдая за красным, как рак, доцентом.
– Правда. Не казнитесь, мастер. Это у вас, людей, возраст женщины – табу. У нас на это смотрят проще. Мы ближе к природе, если угодно.
– Сорок шесть… – приходя в себя, повторил Кручек. – Выходит, мы с вами ровесники. Пара лет роли не играет. Я был уверен, что вам не больше двадцати. Пока не прочитал…
– О переломном возрасте? О ночи старения?
