– Степашкой его звать, – вместо графа ответил старец Аника. – Сын Ефрема Оселкова, кузнеца. Твое сияцтво, ты уж не поскупись, а? Сатанёныши на дороге не валяются, они в цене, значит…
Лючано вздохнул:
– У вас-то, святой отец, как раз и валяются…
Всю обратную дорогу он размышлял о куклах, себе и судьбе. Выходило не очень. Во всяком случае, опубликуй Лючано свои размышления, популярность ему не светила.
Рядом храпел задремавший граф.
Позади на рыдване, притулившись к скрипачу, катил отмытый дочиста и накормленный Степашка Оселков. Взгляд мальчишки сверлил кузов фаэтона, словно желая достать, дотянуться до Лючано Борготты – такого же сына сатаны, как и он сам, только не опрокинутого в грязь, а великого, благого, всемогущего.
Спасителя.
Всей сутью невропаста Лючано чувствовал этот взгляд.
«Никакого театра, – пообещал он сам себе, заранее зная, что нарушит обещание. – Завтра улетаю. Покидаю Мальцовку, беру билет на первый попавшийся корабль и лечу в тартарары».
«Это точно, – подтвердил маэстро Карл. – Летишь в тартарары, синьор директор».
Туча ворон висела над березовой рощей.
Брехали собаки.
– А театр мы назовем «Вертепом», – вдруг сказал Мальцов и снова захрапел.
Глава восьмая
Зубастый урожай
I
Приказ грузиться в десантную «жабу» удивил Тарталью. Что делать рабу на варварской планете во время налета? Не воевать же! Помпилианцы рабов в качестве солдат не используют. На Помпилии воинская служба считается почетной, она – для свободных.
Да и вояка из раба, как из джема – вилка.
Разумеется, хозяин знал ответ на сей вопрос, однако просветить Лючано не счел нужным. Вскоре он оказался в грузовом отсеке бота, рядом с Сунгхари и еще четверкой рабов: вехденом и тремя техноложцами. Кроме них, в отсеке никого не было: корсары расположились в верхней кабине. Из груза имелись три тихоходные платформы, тщательно принайтованные к полу одна поверх другой.
– Десант-группы, доложите готовность.
– Третий готов.
– Первый готов.
– Четвертый готов…
– Даю отсчет. Десять, девять…
Ни обзорников, ни, тем паче, иллюминаторов в отсеке не наблюдалось. Посмотреть, как «жабья свора» вываливается из чрева «Этны», устремляясь к планете, Лючано не удалось. Бот качнуло: раз, другой. Навалилась тяжесть – и тут же отпустила: сработали компенсаторы инерции. Некоторое время ничего не происходило, лишь ровно гудел двигун. Потом звук двигуна изменился, завибрировал, и началась болтанка. Не слишком сильная, но вполне ощутимая.
Бот вошел в атмосферу.
Спуск занял минут десять. Болтанка кончилась раньше: бот погасил скорость, его больше не швыряло в турбулентных потоках.
Мягкий толчок.
«Приехали…»
Время шло, а дверь не спешили открывать. Распоряжений по внутренней связи тоже не поступало. За переборками в потрохах «жабы» что-то лязгало, щелкало, звякало, еле слышно ворчали механизмы: бот жил своей жизнью. Никому не было дела до роботов, сидящих в грузовом отсеке.
О них словно забыли.
«Может, нас сюда загнали по ошибке? Просидим до конца операции и вернемся на корабль…»
Снаружи глухо ухнуло, как будто рядом с «жабой» на землю опустилась нога великана. Звуки внутри бота умолкли. Прошло еще минут двадцать. Клацнуло, разблокировавшись, запорное устройство.
– Рабам активировать грузовые платформы, – ожили акустические процессоры. – Вывести их наружу и построиться у кормы бота.
Мерзко подвывая сервоприводами, начал открываться внешний створ. В отсек ворвались, будоража ноздри, запахи чужой планеты. Пряная горечь разнотравья, медвяный аромат цветов, и – йодисто-соленый запах моря!
Настоящего.
Отстегивая фиксирующие ремни, снимая крепления с платформ, активируя подвески-антигравы и помогая толкать к выходу неповоротливые конструкции, Лючано дышал полной грудью. Это вам не стерильно-кондиционированный, прошедший через регенераторы воздух «Этны». И не иллюзия рабского «вирта».
Планета пахла солнцем, степью, морем и… свободой!
Он никогда раньше не задумывался, как пахнет свобода. Но теперь был убежден: именно так, и никак иначе.
Направо до самого горизонта раскинулась степь. Участки сочной зелени сменялись серебристой сединой, уходили вдаль, сливались – и теплый ветер нежно оглаживал колышущиеся, подобно воде, травы. А море катило волны прямо перед ботом, в какой-то полумиле. Густая синь, покрытая белыми барашками, к горизонту светлела, сливаясь с бирюзовым небом, по которому, как барашки по морю, двигались легкие стрелы перистых облаков.
И ни одного летательного аппарата в бездонной голубизне!
Совершенно нереальная, первобытная картина.
Взглянув левее, вдоль глянцевого борта «жабы», Тарталья понял, что поторопился. Там, на расстоянии мили, начиналась окраина города, виденного им с орбиты. Над ней и дальше, теряясь в дымке, правильным шестиугольником висели шесть десантно-штурмовых ботов, накрывая место операции сеткой парализующих лучей.
По другую сторону «жабы» высилась, лоснясь металлом и смазкой, толстая телескопическая штанга, увенчанная куполом мощного излучателя. От купола к парящей над домами зловещей «гексаграмме» тянулся энергетический луч, хорошо видимый за счет ионизированного им воздуха.
Лючано завертел головой и обнаружил в отдалении еще три бота с излучателями. На аппаратах, образующих «гексаграмму», были установлены широкополосные отражатели-дифракторы – попадая на них, парализующие лучи дробились, расслаивались и частой сетью падали на населенный пункт.
Плюс рассеянное излучение…
Он отдал помпилианцам должное: профессионализма им было не занимать. Сектор они накрыли грамотно, как на образцово-показательных учениях. Чувствовалась хватка – клыки хищника, отточенные сотнями локальных войн и тысячами таких вот пиратских налетов на миры варваров, находящиеся за краем освоенной Ойкумены.
Вряд ли к этому моменту кто-либо из аборигенов находился в сознании.
– «Волк-3» на связи. Да, слышимость в норме. Хорошо, я учту…
Из-за корпуса бота объявились двое корсаров. Один разговаривал с кем-то через уником.
– Что у них? – поинтересовался второй, когда говоривший дал «отбой».
– Все в порядке. Сели в другом полушарии. Там грядка вроде здешней, накрыли всю целиком. Сейчас приступят к уборке. Кстати, пора бы и нашим…
Оба глянули на «гексаграмму». Словно повинуясь взглядам, лучи, протянутые к висящим ботам, исчезли. Искрящаяся сетка погасла.
У корсаров ожили уникомы.
– Закончили? Ясно. Приступаем.
Первый обернулся к рабам, поправив висевшую на бедре кобуру с тяжелым «Стрекачом». И за миг до того, как прозвучал приказ, Лючано наконец понял со всей ясностью: какая им сейчас предстоит работа.
И почему до поры пустовал грузовой отсек.
Понял-то он, наверное, раньше. Гораздо раньше. Чай, не дурак, как сказал бы граф Мальцов. Но упирался, ставя рассудку барьеры и препоны, защищаясь от правды. Все, что оставалось в Тарталье человеческого, протестовало против холодного, острого, как нож под ребром, понимания.
Неизбежность соучастия.
От этого можно было сойти с ума.
II
Они двигались к городу на двух платформах: третья осталась в резерве.
Предусмотрительные корсары в каждый из «экипажей» включили по энергету – толкать платформу. В таком деле один энергет стоил десятка сидящих на «веслах» рабов, чья эволюция пошла иными путями. Это экономило место на платформе и существенно увеличивало мобильность группы.
Брамайни стояла на «носу» и вела их транспорт. «Нос» отличался от «кормы» лишь наличием примитивного пульта управления на выдвижной стойке и браслетов энергоприемника, подсоединенных к пульту кабелем. Блестящие браслеты украшали запястья и щиколотки Сунгхари, делая ее похожей на храмовую танцовщицу – строгую и отрешенную.
Вторую платформу вел раб-вехден – как и брамайни, рулевой и источник энергии в одном лице. Бритый наголо, со шнуром на лбу, Хозяин Огня нижнюю половину лица закрывал белой марлевой повязкой – чтобы дыхание, упаси небо, не осквернило «святость искры». Даже скатываясь к психическому ступору робота, погружаясь в трясину равнодушия и покорности, вехден был не в силах отказаться от системы запретов и разрешений, впитанной с молоком матери.
«Есть кое-что превыше жизненных коллизий», – вздохнул маэстро Карл.
Не слушая маэстро, Тарталья вертел в руках выданный ему индикатор пригодности. Как выяснилось, приборчик надо просто навести на кандидата в рабы, и огонек покажет: зеленый – пригоден, желтый – под сомнением, красный – непригоден.
«Урожай» предполагался обильный, и помпилианцы распорядились:
– «Сомнительных» не брать!
– Дальтоников нет? Зеленый от желтого все отличают? – спросил раздавший рабам индикаторы корсар.
Дальтоников среди мужчин не нашлось.
А брамайни, как женщина, дальтонизмом не могла страдать в принципе.
Лючано поднялся, подошел к Сунгхари и встал рядом, всматриваясь в приближающиеся дома окраины. Его напарник-техноложец остался сидеть на месте, безразлично глядя в пространство; а, может быть, внутрь себя. В отличие от Лючано, ему было все равно, куда и зачем они направляются.
«Небось, после рейда Тумидус всех окончательных роботов с „Этны“ спишет. Заменит „свежатинкой“ из здешнего „урожая“. Лети, галера, возьми тебя холера…»
Начались дома: одноэтажные, приземистые, они едва выглядывали из-за высоких заборов, как если бы от страха и любопытства привстали на цыпочки. Крыши, крытые красной черепицей, печные трубы… Как на Сечене, да не совсем. Тут домики аккуратные, заборы крашеные, за заборами – буйная зелень фруктовых деревьев. Ветви гнулись под тяжестью зреющих плодов.
Сразу видно: не крепостные живут – свободные. Для себя стараются, не для барина.
«Недолго вам, бедняги, волей тешиться…»
Он увидел первую аборигенку. Русоволосая девушка в простеньком синем платье лежала лицом вниз на пыльной улочке, выбросив вперед правую руку. Диковинные туфельки с острыми каблучками свалились с ног. Казалось, девушка споткнулась, упала, хотела встать, не смогла, пыталась ползти – да так и застыла, потеряв сознание.
Охальник-ветер без стыда задирал платье, обнажая стройные загорелые ноги и тщась заглянуть дальше.
«Ну зачем я ее заметил?! Что мне стоило сидеть сиднем? Проехали бы мимо…»
Разумеется, проигнорировать девушку не вышло.
– Останови, Сунгхари.
«Кто меня за язык тянул? Гай Октавиан Тумидус? Корсар, отдавший приказ? Долг раба?! Какая разница, глупый ты кукольник, кукла, робот…»
Он спрыгнул с платформы.
Навел на девушку индикатор – словно прицелился.
«Хоть бы красный! Иначе через три года, сняв „клеймо“, останется только купить веревку и повеситься…»
Зеленый.
Лючано махнул рукой напарнику. Вдвоем они легко уложили девушку на платформу. Теперь следовало начать осмотр домов. Ноги понесли его к ближайшей калитке. Напарник шел следом, молчаливо признав в Лючано старшего. Он первый проявил инициативу – ему и командовать. В рамках полученного приказа, разумеется.
Ну и пусть!
Аборигенам все равно ничем не поможешь. А так – хоть какое-то подобие свободы: решать, что делать, отдавать команды другим. Пусть мелкие, пустяковые, в строгих, отмеренных хозяевами границах – но распоряжаться-то будет он!
«Сволочь ты, Тарталья».
«Сволочь! – со знакомой, „клейменой“ радостью согласилась притаившаяся внутри сволочь. – Ну и что? Иди, ищи, братец…»
Калитка оказалась заперта. После второго пинка что-то хрустнуло – видимо, деревянная щеколда – и калитка распахнулась. Никогда раньше он, как разбойник, не врывался таким образом в чужое жилище. А вот теперь, став рабом – довелось.
«Хороший случай оправдать собственное прозвище…»
Маэстро Карл и Гишер молчали, зато тайная сволочь разошлась вовсю.
«Заткнись! Без тебя тошно…»
Дорожка, тщательно выложенная из плоских камней. По краям – грядки; перед самым домом – клумба с бордовыми цветами. На пришельцев в изумлении таращатся раструбы соцветий. Дверь в дом приоткрыта. Темная прихожая. «Сени», как говорят на Сечене.
Горница. Никого.
Стол покрыт белой кружевной скатертью. Ручная работа, в метрополиях больших денег стоит. А тут, небось – обычное дело. В углу – темные лики местных богов или святых. Перед ликами теплится живой огонь. Массивные шкафы, буфет с посудой…
Комната поменьше. На кровати – старуха.
Индикатор загорается красным.
– Пошли дальше.
Напарник без возражений подчиняется.
Следующий дом. Во дворе, на грядке, примяв какую-то съедобную зелень, раскинув руки, лежит босой мальчишка лет восьми. Солома жестких волос, конопушки на щеках; пятки измазаны в жирном черноземе. Глаза широко распахнуты (от ужаса? от изумления?..), смотрят в небо, откуда обрушилась нежданная напасть.
Зеленый.
– Возьми его.
Напарник забрасывает обмякшее тело мальчишки на плечо и несет к платформе.
В дом Тарталья вошел один, споткнувшись у порога о матерого детину – тот лежал ничком, похожий на труп. «Сам не утащу. Вдвоем бы управиться…» Он не поверил своим глазам, когда на индикаторе вспыхнул желтый огонек. Восьмилетний сопляк им, видишь ли, в рабы годится, а здоровенный бугай, на котором пахать можно – под сомнением. Ну и ладно, нам же легче: сказали «сомнительных» не брать – мы и не будем.
Зато женщина с усталым лицом, сомлевшая за столом, лицом в тарелку с супом, оказалась вполне подходящей. Вернулся техноложец, и они вынесли женщину из дома, уложив на платформу рядом с остальной добычей. Платформа продвинулась вперед шагов на двадцать и зависла напротив очередного дома.
Через полчаса Лючано привык.
Втянулся.
Работа, как работа. Зашел, проверил, утащил. Или оставил лежать. Он лишь раз дернулся, увидев валявшихся на земле не людей – птиц. От этого зрелища его без видимой причины пробрало холодом. Только сейчас дошло: вокруг царит мертвая тишина. Шелестят деревья, когда их ветви оглаживает ветер, прилетая из степи, – и все. Ни птичьего щебета, ни жужжания насекомых. Под ногами хрустели хитиновые панцири жуков, упавших наземь.
Мертвый город.
Кладбище.
И рабы – слуги ангелов Смерти – забирают людей в потусторонний мир, где «ботве» до скончания века придется гнуть спину на новых господ.
«Работай, ради всего святого! – выкрикнул почти неслышимый, запеленутый в кокон ужасной тишины маэстро Карл. – Работай и ни о чем не думай! Малыш, за что ж тебя так…»
Гишер промолчал, а тайная сволочь хихикнула.
Они битком наполнили платформу телами, когда пыльная грунтовка кончилась, сменившись булыжной мостовой, а дома выросли до двух-трех, местами до четырех этажей. Лючано отправил Сунгхари с грузом к боту, сам же с напарником прошелся по улице, сортируя редких прохожих по степени пригодности. Годных они стаскивали в одно место и выкладывали рядком на тротуаре, чтоб потом грузить разом, а не собирать по всей улице.
Двое – седобородый старик в черном и пухлая девочка с леденцовым петухом, зажатым в кулачке – мирно легли бок-о-бок.
Обоим индикатор дал зеленый свет.
И не хотелось задаваться вопросом: почему?
Заходить в дома и вламываться в каждую дверь Лючано не спешил. Он заглянул за поворот улицы. В конце концов, мы продолжаем выполнять приказ, верно? Проверяем, нет ли за углом пригодной для сбора «ботвы».
Ноги слушаются? – да.
Никто его не одернул: ни снаружи, ни изнутри.
За поворотом лежал опрокинутый экипаж. Лошадь, сражена парализующим лучом, повалилась набок, увлекая за собой хлипкую повозку. Рядом, неестественно вывернув шею, скорчился кучер в длиннополой куртке и штанах из грубой ткани в рубчик. Из экипажа свешивалась женская рука: тонкое запястье, изящные пальчики, кружевной рукав. На безымянном пальце блестело кольцо.
«Здесь, по-видимому, любят кружева…»
