-Нет!
Худая старческая рука дергает ворот френча. Пуговица не поддается, Молитвин вновь рвет ни в чем не повинное сукно:
- Господа! Нельзя! Та реальность, в которой мы находимся... Она не выдержит! Равновесие уже нарушено! Любой толчок может превратить мир в хаос!
Ему никто не отвечает. На экранах беззвучно вспыхивают черные грибы разрывов...
- Господин Лель!
- голос Бажанова звучит устало, но твердо.
- Вы уверены, что это нам поможет?
Штукарь-Калиостро улыбается - победно, радостно:
- Поможет! Непременно поможет! И каждая секунда промедления...
- Нет! Нет! Не слушайте его! Молитвин бросается вперед, eго шатает, рука впивается в спинку стула:
- Это будет конец! Конец всему! Неужели вы не понимаете...
Худая, в синих прожилках рука отпускает стул. Нелепая черная фигура медленно сползает на пол.
- Ск-корее!
- Игорь вскакивает, кидается к неподвижному телу.
- Ему п-плохо! Разве в-вы не видите, ему...
Койки не нашлось. Не нашлось матраца. Ие-ронима Павловича уложили прямо в коридоре на холодный бетонный пол. В неярком белесом свете ламп его лицо казалось высеченным из мрамора.
Словно надгробие.
Кто-то побежал за врачом, я расстегнула ворот старенькой застиранной рубашки.
Поздно...
Тоненькая ниточка пульса еще билась, веки вздрагивали, но я понимала поздно!
Игорь - тихий, непохожий на себя, - поддерживал голову старика, время от времени проводя над его лбом раскрытой ладонью. Но и Маг был уже не в силах помочь. Внедренный сотрудник Стрела не выполнила приказ. Господин Молитвин Иероним Павлович, Черный Ворон, шаман из шалмана, покидал Прекрасный Новый Мир.
- К-какая жалость! Г-господи, какая жалость... Игорь опустил ладонь, пальцы резко разжались, словно стряхивая невидимые капли. Каменное лицо дрогнуло. Открылись пустые - мертвые - глаза. Дернулись белые губы:
- Али... Алика... Не дайте... убить... Иначе... другой... Дьявол...
- Господин Молитвин! Я наклонилась над ним. Выпрямилась. Взялась за запястье...
- Где больной? Где?
Кто-то в белом халате подбежал, застыл на месте.
Игорь взял меня за руку.
Странно, я никогда не любила этого вздорного, желчного старика. Почему же...
- П-прими, Господи, душу новопреставленного раба Т-твоего...
Голос Игоря заставил прийти в-себя. Вот и все, Иероним Павлович! Вот и к вам слетели проклятые пташечки с колоколенки!
И вам уже не страшен Дьявол, которого вы помянули.
Наверно, тяжело уходить с таким именем на устах!
И снова кровь. На этот раз не на мраморном надгробии.
Темно-красная лужа растекается по пульту, прямо по мигающим лампочкам.
Ефрейтору делают перевязку, накладывают Жгут - неумело, грубо. Наверное, парню больно, во он почему-то улыбается.
Экраны мертвы - кроме одного. И возле него собрались все - Бажанов, интеллигентный господин Мацкевич, лейтенант в штатском, остальные.
Штукарь Лель тоже там - в первом ряду.
А на экране - лицо. Страшное, нечеловеческое.
- No, No! Наткадо нат Кейнари! Ши-коу!
Лель что-то негромко говорит, подается к самому экрану.
Мы с Игорем подходим ближе. Он вновь берет меня за руку.
-No!No!
И вдруг я понимаю, что лицо на экране - человеческое, и когда-то оно было красивым.
Девушка! Совсем юная, раскосые глаза, тонкие высокие брови, смуглая кожа...
...И страшный ожог, превратившийся в сплошное бурое пятно.
Господин Лель тянется вперед, жестикулирует, пытаясь объяснить, убедить.
Щелк! Экран вспыхивает белым огнем, гаснет.
Слышится чей-то громкий вздох.
- Ничего! Ничего!
- Николай Эдуардович нервно потирает руки.
- Она не одна, нас слышат и другие...
И, словно в ответ, экран вновь загорается.
...Море. Ярко-зеленое море, белые барашки на волнах.
Чайки.
Острый плавник, словно серая молния...
Лицо.
Знакомое лицо с незнакомыми пустыми глазами. Я узнаю этот взгляд - так смотрел на меня умирающий Ворон.
- I'm Paul Zaiessky. Аrе you listening to me?
- Пол? Паша?
Еще ничего не понимая, я бросаюсь вперед.
...Маленькие цифиръки: "06.10.16:40". Она не одна - рядом с наглым видом возвышается загорелый парень, по-хозяйски положивший руку на ее плечо...
"Это вы убили его, мистер Мак-Эванс!" "Не мели ерунды, девка! Твоего Пола сожрала его любимая тварюка!.."
"Эми звонила мне несколько дней назад, чтобы сообщить о гибели моего отца и... и брата. Паши. Павла Авраамовича Залесского".
"Я говорила Полу... Паше..."
Меня пропускают. Господин Лель пытается загородить экран - и отлетает в сторону. Стеклянная вогнутая поверхность рядом, я ловлю его странный застывший взгляд.
- Паша! Павел Авраамович! Я - Гизело...
- Здравствуйте, Эра Игнатьевна. В его голосе нет ничего - ни удивления, ни радости. Мертвые глаза неподвижны, И вдруг я понимаю - это не Пол. Пол мертв. Это - Пол-у-Бог.
- Господин Залесский!
- Лель. дышит над ухом, тянется к экрану.
- Нам нужна ваша помощь! Нам нужна... Губы - ровные, красивые - еле заметно шевелятся.
- Отойдите! Я буду говорить с госпожой Гизело.
Господина Леля отталкивают - уже без моей помощи. Рядом со мной - Бажанов. Молчит, не вмешивается.
- Эра Игнатьевна, изложите, пожалуйста, что у вас происходит. Прошу сообщить самые достоверные сведения.
Легкий, еле заметный акцент делает его речь еще более странной. Так может разговаривать цунами - страшная волна, притаившаяся до поры до времени в темных океанских глубинах.
- Город бомбят, - осторожно начинаю я.
- Очень много жертв. Мы просили прекратить огонь, но нас не слушают. Не хотят слушать...
Пол-у-Бог на экране молчит. Долго, невыносимо долго.
- Почему вы не обратились подобному мне? По моим сведениям, вы имеете такую возможность.
Мы с Бажановым переглядываемся.
- Господин Молитвин умер. Больше нам не к кому обращаться.
- Мистер Молитвин?
- в голосе Пол-у-Бога впервые слышится удивление. Ваша информация не есть полная. Но я понял. Какая вам нужна помощь?
Я вновь смотрю на Бажанова. Теперь - ему слово. Генерал на миг задумывается.
- Господин Залесский! Я глава Временного Комитета Обороны Бажанов. Необходимо нанести удар в воздушном пространстве над всем городом, начиная с самых малых высот. Необходимо также подавить аэродромы противника в районе Белгорода, Полтавы и Ростова. Затем - ракетные установки. Их координаты...
Я не слушаю. Взгляд не может оторваться от мертвых глаз Пол-у-Бога. Кто он? Спаситель? Или тот, кто довершит Второе Грехопадение? Но ведь выхода нет!
- Я понял...
Ровный холодный голос заставляет генерала умолкнуть. Бог думает. Решает. Скрижали еще чисты.
- Эра Игнатьевна! Что скажете вы? Допустимо ли мое вмешательство? Есть ли обстоятельства, вызывающие сомнение?
- Не знаю, Паша! Не знаю...
Я шепчу - тихо, одними губами, но он слышит. Ровные брови чуть заметно сдвигаются к переносице.
- Я должен немного подумать. Слишком большой риск. Но что бы ни случилось - спасибо вам за Эми! Она вас очень любит!
Его голос в этот миг становится другим - почти человеческим, почти живым. Я вздрагиваю, тянусь к холодному стеклянному экрану:
- Пол! Паша! Сделай так, чтобы с ней ничего не случилось! Сделай так...
Поздно. Экран гаснет. Пол-у-Бог ушел.
* * *
Минуты тянутся, в спертом воздухе висит сизый сигаретный дым. Экраны мертвы, молчат динамики.
Игорь держит меня за руку, и это единственное, что еще заставляет жить.
Чей-то голос - негромкий, чуть дрожащий:
- Спаси меня, Боже, ибо воды дошли до души моей...
...Спаси меня Боже, ибо воды дошли до души моей. Я погряз в глубоком болоте, и не на чем стать, вошел я во глубину вод, и быстрое течение их увлекает меня. Я изнемог от вопля, засохла гортань моя, истомились глаза мои от ожидания Бога моего. Ненавидящих меня без вины больше, нежели волос на голове моей, враги мои, преследующие меня несправедливо, усилились; чего я не отнимал, то должен отдать. Боже! Ты знаешь безумие мое, и грехи мои не сокрыты от Тебя!
Я стискиваю зубы, стараясь не думать ни о чем, даже о ней. Боже! Ты знаешь безумие мое, и грехи мои не сокрыты от Тебя...
Свет гаснет. Легкая дрожь сотрясает земную твердь. Из самых недр доносится еле слышный шепот. Мгновение - и шепот сменяется ревом. Твердь не выдерживает бетон уходит из-под ног...
Пол-у-Бог решился.
Я падаю, руки Игоря подхватывают меня, я тыкаюсь лицом в его плечо и повторяю имя - единственное имя, которое может спасти, защитить, не дать раствориться в этом безумии, этом хаосе Смерти.
Саша! Сашенька!
6
Странно, мне казалось, что уже ночь... Мне казалось, что я мертва.
И все мы - мертвы...
Под ногами хрустит битое стекло. Впереди - развороченная баррикада. За ней - черные коробки мертвых танков. Еще дальше - горящий Госпром.
Закатное солнце отражается в уцелевших окнах. Или это огни пожара?
- В-вот и все! Я же говорил, с т-тобой ничего не случится!
Рука Игоря обнимает меня за плечи.
Я глубоко вдыхаю холодный весенний воздух.
Улыбаюсь - отвечать нет сил.
Живы!
Живы мы, живы тысячи тех, кто был приговорен к смерти. Бажанов уже уехал на юг - железный парень, наш генерал!
Жив Город.
И в нем нам жить дальше.
Небо снова чистое - ни облачка.
- Здорово!
- Игорь оглядывается, на его лице - знакомая улыбка.
- А я д-думал, признаться, что н-наверху - лунный пейзаж!
Я не выдерживаю - и тоже улыбаюсь. К счастью, Город уцелел. К счастью для нас. Те, кто явились убивать, - мертвы. Смерть ушла на север, превращая в серую пыль людей и металл. Но об этом не хочется думать.
Потом!
Все потом!
- Заявление об отпуске н-написала?
- Заявление?
Я оглядываюсь кругом - и внезапно понимаю. Война кончилась, Прокурор Фонаря может подавать в отставку.
- Ничего, п-пошлем факсом!
- Игорь смеется, я смеюсь в ответ. Как просто! Можно уходить прямо сейчас, по хрустящему битому стеклу. Дорога в тысячу ли начинается с первого шага. Первого шага к серому пляжу, по которому маленькая девочка гонит синий мяч. К маленькому острову, где живет страшный идол бога Ронго.
Игорь смотрит на часы, вскидывает рюкзак на плечи.
- П-пора! Вертолет уже на месте. Наверное, надо удивиться. Маг - конечно, Маг, но вертолет!
- Жаль, умер г-господин Молитвин! В вертолете как раз три м-места.
Да, жаль! Этот приказ сотрудник Стрела не выполнила.
- Ну что, пошли, голубушка?
Я киваю - и застываю на месте.
Голубушка?!
Игорь вновь смеется, качает головой:
- Я ведь обещал, что сам вытащу тебя! Не заб-была? Видишь, даже "Этна" не понадобилась! Про ужин в "Берлине" п-помнишь?
Я становлюсь камнем - мертвым камнем среди мертвых камней.
"...Держитесь,голубушка. Если что, немедленно шлите сигнал "Этна". Лично полечу вас вытаскивать".
...Старый добрый дедушка надевает пятнистый комбинезон, деловито подтягивает ремень десантного "АКС-99"...
* * * - Девятый! Господи, Девятый!
Вместо эпилога
DEUS
ОПЫТ ВЫСОКОЙ МЕССЫ,
или Он всегда любил счастливые финалы
Я вышел на поиски Бога.
В предгорье уже рассвело...
Александр Галич
Я видел сегодня Бога. Бог ехал в пяти машинах...
Борис Слуцкий
I. KYRIE
"Прощай, Легат; прощай, бог... смешной бог без машины. Прощай..."
Надгробие с мертвой девушкой вспучивается ядерным взрывом, и, прежде чем опрокинуться в беспамятство, я вижу: гребень волны, под которым на алтаре распростерто изрезанное бухтами побережье, а с гребня мне машет Пашкина рука, раскрывая в привете зубастую пасть.
Машу в ответ.
...трижды садился переделывать этот кусок - вотще. Дубль-пусто. В окно, лишившееся стекол еще уТром, при артналете на Павловку, ползет промозглая сырость; два свитера, надетых под куртку, спасают мало, пальцы коченеют, но я знаю - дело не в холоде и не в пальцах.
Просто не всегда Печать в моей власти.
Смешно: подписано в печать, сдано в печать, допускается к печати, не допускается... смешно.
Губы трескаются: больно.
Смешно и больно.
- Иероним Павлович! Что было со мной, когда вы вошли в камеру?
Равнодушное пожатие плеч:
- Вы же знаете...
- Иероним Павлович! Я видела фотографию...
- Тот, кто вам ее показал - редкий дурак!
- Старик резко повернулся, глаза блеснули.
- А вообще-то говоря, я не давал клятвы Гиппократа. И если бы не Алик... Не Олег Авраамович... Я бы спокойно оставил вас на милость здешних эскулапов.
Откровенно. Только о чем он? Господин алкаш Залесский попросил помочь? С какой радости? Неужели из-за Эммы ? Выходит, так!
- Скажите, Иероним Павлович, меня могли принять за... мертвую?
...перечитываю, прихлебывая остывший чай. Раздражает. Соринка в глазу. Все время хочется вычеркнуть это "...если бы не Алик... Не Олег Авраамович...". Прости, старик, - реальность слишком пружинит, когда я умоляю белые барашки на синих волнах подчиниться, создать брешь между смыслом и вымыслом... прости, Ерпалыч, ее я смог оставить, вытащить, вплести до поры в ткань, зато Фиму-Фимку-Фимочку я удерживаю из последних сил, на пределе, не позволяя ринуться в дымный колодец, где свет в конце тоннеля грозит обернуться фарами встречного поезда; а вот Миньку и тебя... не удержать мне тебя, Ерпалыч.
Помнишь: "Ты только поскальзываться не вздумай, у меня у самого ботинки скользкие, не удержу я тебя, Ерпалыч..."
Вот такие дела.
Мне остается лишь раз за разом возвращаться в ту расхристанную комнату, где мы с тобой пили перцовку с утра.
Еще по одной?
Я нелеп, и в этом моя сила.
Бежать некуда. Госпром горит, и огромный небоскреб университета - тоже, и военная академия. Но это - ерунда, пустяки. Страшное - не здесь, страшное там, на юге.
...Перевернутые автобусы, дымящиеся воронки, сорванные взрывом палатки. И люди, люди, люди...
Мы капитулируем.
...я капитулирую. У меня жар. Чайник все никак не хочет закипать, я пританцовываю на месте, потому что иначе упаду, а падать нельзя, нельзя падать... закипел.
Ну почему, почему мне не отпущено блаженства просто взять в руки автомат и выйти на улицу?!
- туда, где Фол, Ритка, все, кто еще пытается удержать Город! Я не просил этой чаши; я не хочу, не хочу пить ее, захлебываясь горечью обреченности, проливая капли на одежду...
Но меня забыли спросить, чего я хочу, а чего - нет.
Место каторжника - на каторге.
Место Легата - у Печати.
Обжигаясь, беру чайник - вместо автомата, которого у меня все равно нет.
Кипяток, заварка, мед, зверобой; водки нет, есть коньяк, на донышке симферопольский винзавод, пять звездочек, на этикетке гей с крыльями и название "Икар". Отца Дедала рядом нет - удрал, скотина, не захотел на этикетку, не захотел признаться, что у Икара никогда не было крыльев...
Черт с ним: в конце-то концов, Лабиринт для Миньки тоже он, Дедал хренов, построил... хоть за это спасибо.
Лью коньяк.
Возвращаюсь с чашкой в руке и прекращаю капитуляцию.
У меня тоже никогда не было крыльев.
...Море. Ярко-зеленое море, белые барашки на волнах.
Чайки.
Острый плавник, словно серая молния...
Лицо.
Знакомое лицо с незнакомыми пустыми глазами. Я узнаю этот взгляд - так смотрел на меня умирающий Ворон.
- I'm Paul Zaiessky. Are you listening to me?
-Пол? Паша?
