- А ты?
- А что я? Не смог я. Он, знаешь, какой был?
- седой. Пустой. Треснувший кувшин. Его из Афин выгнали, отовсюду выгнали. Так и просидели с ним до самого Скироса на корме. Разговаривали. Он мне тогда и про аргонавтов рассказал, и про твоего отца...
- Что? что он рассказывал?!
- Да разное...
- Хлопнули ременные шкоты, от мачты сильней запахло мокрой сосной.
- Понимаешь, они на "Арго" сперва кормщиком избрали Тифия. Да только этот Тифий в годах был. Умер еще на полпути в Колхиду. И некий Анкей взял на себя обязанности рулевого. А когда пришлось из Колхиды уносить ноги, он и скис. Трижды возвращались: дороги не могли найти. Тезей говорил: все звезды перепутались, буря... твой отец сам к рулю встал. И вывел. До Иолка; домой. Мимо Сирен, мимо Кирки-колдуньи, мимо Сциллы с Харибдой, мимо Тринакрии, где Солнечный Гелиос пасет свои стада; мимо блаженных феаков. Мимо нашего критского Талоса, великана из меди...
Шальная волна дотянулась, плеснула через борт. Капли текли по моему лицу; соль, горечь. Это все море. Это все ветер.
Это - все.
- Тезей еще говорил: по возвращении никто не поверил. Опытные кормчие изумлялись: нет таких путей. Нет таких течений, ветров нет, звезды в иную сторону глядят, рифы не там, острова не здесь! Хотели твоего отца расспросить, да он уже на Итаку вернулся. И еще...
Критянин обернулся ко мне:
- И еще. Тезей рассказывал: твой отец как будто ничего не видел.
- Чего не видел?
- Ничего. Ни Сирен-певуний, ни шестиглавой Сцил-лы. Ни медного великана. Ничего. Все видели, а он - нет. Просто вел корабль. По пути, о котором не знал никто.
* * *
...я так и не спросил у тебя, папа: правда? нет?! Вернулся и не спросил. Мне было боязно. Ты был трезв, приветлив и спокоен; мы обнялись и пошли домой. А дальше стало не до вопросов. Дела, дела... дурные вести с Лесбоса: там, якобы от моих побоев, скончался басилей Филамилед...
Впрочем, важно ли спрашивать? ответы - убийцы вопросов. Главное другое - я вернулся.
Я вернусь.
ПЕСНЬ ПЯТАЯ ВНАЧАЛЕ БЫЛО ЯБЛОКО
Скованы тяжкие латы...
Что ж молот несытый гудит?
И бурое пламя чадит
Зачем, озаряя палаты?
О, нет, позабыть не могла ты,
Эллада, кровавых обид...
Иль меч на Париса еще не отбит,
Что, искрами брызжа, железо журчит,
И молот кричит:
"Расплаты! Расплаты! Расплаты!.."
И. Анненский
СТРОФА-1 ВРЕМЯ СНИМАТЬСЯ С ЯКОРЯ
ИТАКА - -ЭХИНАЛЫ - КОРИНФСКИМ ЗАЛИВ;
Крисская гавань - Фокпаа - южные склоны Парнаса (Просодии)1
знаешь: прошлой осенью отец отрекся. Знакомься: рыжий Одиссей, муж, преисполненный козней различных; басилей итакийский. Прошу любить и жаловать. Пенелопа снова в тягости, оракул говорит - мальчик родится. Помолись со мною, чтобы на этот раз все было в порядке! Торговля удачная, у овец хороший приплод... Слыхал поговорку:
овцы - торговцы, быки - моряки, наши причалы всегда курчавы!.. А еще спешу уведомить тебя, друг мой Диомед, что из заказанных тобой двадцати пентеконтер по троянскому образцу - клен и сосна, носы острые, реи подвижны - дю
*Просодий- гимн, исполняемый в дороге.
жина уже спущена на воду. Тот корабел, что удрал из Пергама и молил о приюте, оказался выше всяческих похвал. За соответствующую мзду плавучий Лабиринт построит К концу месяца отгоню тебе эскадру с Пагасейских верфей-встречай. Старший кормчий - доверенный человек, расчеты веди с ним, как со мной. Только не-забывай, что твои микенские приятели в прошлом году заказали не два десятка, а сорок пять кораблей, правда, большей частью старых, одномачтовых, и из них половина - торговые эйкосоры; но их заказ еще в конце осени был выполнен. И теперь Златые Микены достаточно сильны на море, чтобы попытаться накрутить хвост одному несговорчивому аргосцу. Мой тебе совет: дружба дружбой, а последний взнос "пенному братству" выплати без промедления и с лихвой, набравшейся за время отсрочки. Я, конечно, понимаю: на дворе Золотой Век, никаких войн и в помине, добрые оракулы сплошь, но "пенный сбор" не я придумал, особенно если некто хочет прочно утвердиться на волнах. Внемли дружескому совету! Тогда моя серьга сумеет блеснуть ярче на законных основаниях; а микенцы вместо накручивания аргосского хвоста смогут разве что соли на него насыпать..."
Сигнальные огни Итаки гаснут за кормой. Способные посадить на мель или швырнуть в пасть береговым скалам любого чужака, своим они долго машут вслед теплыми руками: возвращайтесь! мы ждем! Ленты водорослей свиваются в причудливые петли; нереиды заплетают их в кудри, и потом красуются, отдыхая на волнах. Бледный призрак месяца плачет в колыбели облаков, но скоро, скоро он нальется густой желтизной, заострит рога и грозно набычится: эй! дуры-звезды! поберегись!
Вода шелестит, расступаясь перед грудью "Пенелопы". Во всех портах Ахайи знают этот трехмачтовик, любовно изготовленный по личному заказу молодого басилея Итаки. Ну да, ну да, уважаемые, ясное дело: итакийская басилевия - не главное наследство Лаэрта, не к ночи будь помянут, а главное он пока придерживает за собой, и будет придерживать, чтоб его счастье догнало и перегнало, еще лет десять, не меньше... Однако есть вещи, о которых лучше помалкивать. Языки - они на дороге не валяются, а если валяются, то радости мало в этом, уважаемые...
Завидев вдали знакомые мачты, кое-кто даже кричит с берега: попутного ветра и свежей воды, Одиссей-Полиний'! И провожает взглядом: ишь, весело идут! Неотступная в погоне, надежная в бурю, легкая на подъем, "Пенелопа" режет море с проворством и спокойствием, как пастухи режут круг овечьего сыра - зато два глаза, изображенные по обе стороны форштевня, в нарушение традиции не синие.
Зеленые, с золотыми искорками.
А умница-Ментор все марает папирус - желтый, хрустящий, в цену восьми овец; под диктовку, под тихое журчание речи...
"...и скажу я тебе еще: если хочешь лада в семье, жить надо отдельно. Уж на что домовита моя матушка, и то первые шесть месяцев с Пенелопой - точно Гера с Гераклом. Поперек да против шерсти. У обеих норов, у обеих упрямства на сто ослиц хватит. После первого выкидыша вроде улеглось: ах, бедненькая, ах... Но я твердо решил: отделяюсь. Няня сказала: у одного горшка двум хозяйкам не бывать. Она ведь умница, моя няня, ты ж ее знаешь. Кстати, этого ты точно не знаешь: Эвриклея нынче не рабыня, и даже не вольноотпущенница - почтенная горожанка из самых-самых. Папа ей еще по приезде из Спарты сперва дал вольную, а питом мы договорились с семьей потомственных итакийских глашатаев - Певсеноры, луженые глотки, - и теперь У милой нянюшки есть приемный отец, приемная мать и куча мала приемных братьев! Они даже хотели перевезти новую дочурку к себе, но Эвриклея встала стеной: никуда я не поеду, девочка (девочка - это моя жена!) без меня пропадет. Тут она права, но скажу тебе по секрету: когда няня с женой заключают военный союз, то если кому-то и пропадать... ну, ты понял.
А дом у меня знатный. Выше отцовского по склону.
*Полиний- Многокорабельный.
Местные зовут его дворцом, а мне смешно. Посмейся и ты-тебе наши островные дворцы в диковинку. Зато спальня v меня завидная; верней, даже не спальня, а супружеское ложе. Во-первых, потому что на нем спит Пенелопа (не ворчи я ни на что не намекаю, а в особенности на твои семейные неурядицы!); а во-вторых, мое ложе растет прямо из земли. Еще перед началом строительства я обнес старую оливу стеной; после срубил верхушку, и на уровне второго этажа обработал пень, сделав из него основу кровати. Вряд ли в ваших настоящих дворцах можно любить законную жену прямо на дереве, да еще со всеми удобствами...
Да, снова о няне. Зимой приезжал по делам один хороший человек из Айгюптоса - привез папе разных семян, но речь о другом. Увидел он нашу нянюшку, и давай кланяться. А сам тайком пальцы скрещивает, от дурного глаза. Я к нему прицепился: что да как?- молчит. Пусть, говорит, мистисса сама расскажет, а мне боязно. Я к няне. Молчит. Тогда я с Эвмеем сговорился, достали амфору крепкого, укатали хорошего человека в лежку; он и выболтал. Была, значит, в абндосском храме Тифона-Змея (местные его Сетом величают) жрица. С пяти лет допустили к служению, к двенадцати годам посвятили, в семнадцать она танцевала для Змея "пляску яда". А в двадцать - родила. От кого, неизвестно, но полагали, что от старшего жреца. Короче, дитя кинули священным крокодилам, хотели и преступницу но пока суд да дело, опять же услуга за услугу, и все такое...
Жаль, няня все равно молчит и улыбается. Я, улыбается, честная итакийка из порядочной семьи, сами вы змеи-крокодилы..."
Крисская гавань всегда набита кораблями. Доходное дело: возить паломников в священные Дельфы, к пифиям. Настолько доходное, что кое-кого можно отвезти задаром - солнцеликий бог отметит своей милостью, зажжет в шторм путеводный маяк. Купцов здесь, почитай, и вовсе нет: Фокида бедна, ни товара, ни покупателей. Одни знамения, зато в изобилии. Десяток быстрых пентеконтер скучают у причала: это не паломники, это гонцы. Властители земель вопрошают оракул. Дары шлют, взамен на двусмысленности. Впрочем, последние годы милостивы: добро сулит додонская медь, подвешенная в листве святого дуба, добро сулят Дельфы и Олимпия, одно добро, только добро, и ничего, кроме добра.
А все равно спрашивают. Приятно еще раз услыхать: радуйтесь!..
И "Пенелопе" стоять у причала, соблазнять кормчих крутыми боками.
Ждать.
Ложится дорога под колеса повозок, под копыта тягловых быков. Бежит дорога к лесистым склонам Парнаса: от заставы к заставе. Пастухи - люди. Не глядите, что вид разбойничий - в душу, в сердце загляните! бело в душе, пушисто на сердце. Встретят, накормят-напоят, спать уложат. Путь верный укажут. Горит на Одиссеевом пальце дешевый перстенек. Скалится с перстенька медный профиль Волка-Одиночки. Рад небось, вот и скалится.
Молодой басилей итакийский едет в гости к родным дядьям, сыновьям милого дедушки Автолика.
Знакомиться.
Кто в этой жизни, изменчивой, как море, в случае чего плечо подставит, если не родичи?!
"...а еще приезжали троянцы. У них привычка: целоваться. Всего обмусолили, благовониями пергамскими насквозь провонял. Песни пели, хвалы: по морям, по волнам, мы - вам, вы - нам! Совместные перевозки, соглашения... Слыхал?- Паламед Навплид хитрую штуку выдумал: "деньги" называется. Клейменые слитки серебра. Тоже мне выдумщик!- мы с Домом Мурашу такими слитками не первый год... вот и троянцы смеются. Смех смехом, только "деньгами" расчет вести удобнее. И места меньше занимают, не надо трюмы под завязку грузить.
А корабли троянцы синькой красят. Хочешь, велю твои, новые, покрасить?
У них в Трое у Приама-басилея новый басиленок объявился-- Представляешь, у старика и так полсотни сыновей,дочек и вовсе не считано (аж завидки берут!) нет, еще и подкидыш из лесу вышел. Пастушил себе помаленьку.Звать Парисом, прозвище - Александр1. Ну, я всегда говорил: пастухи - они такие, если правильные пастухи. Охранники. Говорят, смазливый петушок, любимчик народа, да еще от старшей жены... какие-то в семье неурядицы были они ребенка в лес сплавили, уроды!.. Видать, не нашлось священных крокодилов: выжил парень. Я б за сына все, что хочешь, отдал, а троянцы сыновей - в лес! Наверное, когда детей много, не так жалко.
Знаешь, эти два года для меня - словно якорь. Новый дом, жена, нелепый выкидыш, няня с ее благословенными припарками... вторая беременность, варенье из кизила, папа говорит, что гордится мной; разъезды вечные!.. беды пополам со счастьем, только беды маленькие, а счастье... Даже не большое - спокойное. Мое. Я не жалуюсь! наоборот! Ты, наверное, не понял. У наших кораблей якоря полые, когда с товаром идут, в якоря дорогой металл заливают - олово, например. Вот и для меня годы эти - драгоценный якорь. Держит, не дает ко дну пойти. Или сорваться с цепи, уйти в открытое море, без цели, без смысла. Наверное, ванактам такого не понять..."
Тихая весна ступала по склонам Парнаса. Тонкими пальцами касалась яблонь, слив, раскидистых вишен, завезенных из-под Трои и прижившихся на просторах Большой Земли. Роняла щедрую кипень цветов на кружево ветвей: розовые, белые, слегка золотистые. Набухали почки, безумствовали птицы, округлялись гиматии девушек. Благожелательствовали оракулы, не требуя даров взамен.
Золотой Век на дворе.
- * * *
...Протяжный, едва ли не торжественный скрип открываемых ворот. Гимн гостям. Массивные створки с ленцой расходятся: две окованные медью челюсти. В жад
*Здесь и далее - игра слов. Алектр (Алектрион) - греч. Петух. Александр (прозвище Париса) - Охраняющий Мужей; второе значение - Петух Мужей, Тот-Кто-Будит.
ной глотке двора обнаруживается толпа встречающих. Все потирают руки и облизываются. Впереди, набычась, раскорячился толстый дядька в шкуре. Содранной невесть с кого (похоже, с сатира!), лохматой, как и новый владелец.
Опирается Толстый на суковатую дубину.
Откуда-то из месива толпы высовывается ладонь, больше похожая на лопату. Сгребает Толстого пихает в сторону. На освободившееся место выдвигается некто Очень Толстый - постарше и побольше Толстого, а в остальном похожий на него, как родной брат.
Да они и есть братья!
Очень Толстый лениво ковыряется в зубах желтой берцовой косточкой. Сплевывает липкие комки; отдувается. Супит брови. Одет он в шкуру полохматей и погрязнее. Только одежка ему тесна, обнажая волосатую грудь. Не сразу и разберешь, где заканчивается шкура, а где начинаются заросли на могучей груди Очень Толстого.
Толпа в натуге рожает новую пятерню. Была лопата, стало весло. Таким по двое гребут. Взмах - и, заставив Очень Толстого в свою очередь посторониться, вперед выбирается Самый Толстый. Этот вообще голышом. Знакомая шкура болталась у него на чреслах, да только свалилась от усердия.
Мужским достоинством Самого Толстого впору быков глушить.
"Хорошо, что братьев всего трое, - екает сердце.
- Четвертый точно в ворота не прошел бы!"
За спинами Трех Толстяков топчется челядь: под стать хозяевам. Видом и повадками; а еще подозрительным, звериным блеском в глазах. Туда ли приехали? Не ошиблись ли дорогой, вместо земель Автоликидов угодив в гнездо...
Интересно, людоеды в гнездах живут? или больше по пещерам?..
-Радуйтесь, гостенечки!
- рокочет Самый Толстый, катая в бородище плотоядную ухмылку. "Гостенечки" звучит у него двусмысленно.
- А мы уж все гляделки проглядели! Со вчерашнего вечера, значит, котлы чистим...
- Радуйтесь и вы, хозяева! Мир-изобилие вашему дому!
- спрыгнул с повозки рыжий. Спутники мигом придвинулись к сыну Лаэрта: живой щит? или сами щита ищут? Аргус вздыбил шерсть на загривке и беззвучно зарычал. Пришлось шикнуть на пса: того гляди, бросится.
- Заходите, будьте как дома! Чего в воротах-то стоять?
- Самый Толстый делает приглашающе-загребаю-щий жест.
- А ежели забоялись, дык оно тово... пустое!
Не съедим!..
При этих словах вся шкуроносная троица, а следом и челядь, разражается утробным гоготом. Понравилась шутка.
- ...сегодня, - заканчивает мудрую мысль Самый Толстый.
- У нас гостей навалом: вчера, позавчера... Слышь, Младшой, глянь-ка: там еще мясцо-то, от позавчерашних, осталось? И вели на стол накрывать.
- А ты, сладенький, значит, Одиссей будешь? Сын Лаэрта, наш любимый племяш?
- подходит тем временем знакомиться Очень Толстый. Руку протягивает. Казалось, он ладонь гостя не жмет, а щупает: много ли мяса на костях? Нащупал, обрадовался родной хватке.
- Ишь, сытый-то какой! молодцом! А народишко твой худющий... заморенный... Небось, кормишь плохо? Это дело поправимое, откормим, нагоним жирку...
Зловещий скрип ворот за спиной.
Лязг засова. Приехали, значит. Жир нагуливать.
* * *
- Ну что, сердце в пятки?!
