Тетка мне сказала, что она говорила с дядькой Князем. Дядька Князь не любит Ирину Логиновну Загаржецку. Он ее убьет. И добрый дядька ее тоже убьет, если увидит.
Тогда я сказал, что сам убью их всех. Кроме доброго дядьки.
Тетка не испугалась. Она сказала, что я молодец. А с добрым дядькой она сама поговорит. Потом.
* * *У меня дома звездочку называют разными словами. Я все запомнил, но эти слова мне не нравятся.
Надо спросить доброго дядьку. Добрый дядька знает много слов.
Бабочки подрались. Они глупые. Из-за них пленочки чернеют.
Ярина Загаржецка, сотникова дочка
Странно, она все еще была жива.
Тело словно исчезло. Перестали ныть вздернутые вверх, закованные в железо руки, затихла боль в истерзанном лоне, в разбитых, истоптанных коваными сапогами, ногах. Все стало каким-то стеклянным, пустым, ненастоящим.
Но она все еще жила. И это казалось самым страшным.
Окровавленные, потрескавшиеся губы еле заметно шевельнулись. Легкий хрип, стон. Слова рождались сами собой, негромкие, горькие.
- У долини огонь горит,
Коло огню турок сидит.
Турок сидит - коня держит,
Коня держит за поводы,
За поводы шовковые.
Биля него дивча сидит.
Дивча сидит, слизно плаче,
Слизно плаче, турка просит…
Ярина не плакала - слезы давно исчезли. Да и поздно плакать. Надо было собраться с силами, привстать, собрать остатки жизни воедино, словно капли со стенок битого кувшина.
- Пусти меня турчиночку,
Побачиты родыночку
Ще й ридну Вкраиночку.
Сестра сестри промовляе:
Проси, сестро, турка-мужа,
Нехай русу косу утне,
Най до мамки ее пошле.
Все-таки ей удалось приподняться. Стеклянное тело не слушалось, сопротивлялось. Кровь текла из прокушенной губы, но Ярина не чувствовала, лишь краешком сознания дивилась, отчего во рту так солоно.
- Най ся мамка не фрасуе,
Най нам вина не готуе.
Бо ми вино утратили
Пид явором зелененьким
Из турчином молоденьким…
Привстала, с трудом прикрыла сухие, словно из ржавой жести, веки.
Прости, Богородица Пресвятая! Прости, мир крещеный, родная земля!
И ты, батьку - прости!
Удара не почувствовала - словно и не о каменную стену головой билась. Сцепила зубы, застонала, ударила сильней. Еще! Еще! Кровь лилась по затылку, заливала волосы, стекала на шею.
Еще! Еще! Еще!
И тут вернулась боль - навалилась, окутала кровавым покрывалом. Ярина захрипела, дернулась, снова ударилась головой о холодный камень, о равнодушную мертвую стену.
- Не надо! Не надо делать больно!
Чужой голос донесся глухо, словно из несусветной дали.
- Не надо!
Ярина открыла глаза, все еще не понимая, не веря.
Ее соседка, обезумевшая, лишившаяся речи…
- Ирина Логиновна Загаржецка не должна делать так больно! Не должна умирать!
И тогда она закричала. Завыла, забилась, пытаясь порвать державшие руки цепи. А странный, незнакомый голос все повторял, повторял:
- Не надо! Не надо! Не надо!
* * *Сначала она поняла, что ее руки свободны.
Поняла - и почему-то не удивилась.
На запястьях - кровавые следы, пятна ржавчины, но стальные браслеты сгинули, и цепей нет, и боль почему-то исчезла.
Чужое лицо склонилось, снова отодвинулось.
- Кто вы?
Губы с трудом шевельнулись, но мысль уже жила. Соседка! Та, что была безумной! То есть не была - притворялась, наверное!
- Я не знаю слова. Имя знаю, а слова - не знаю. Я скажу потом. Ирина Логиновна Загаржецка не должна умирать! Я буду давать ей белые смыслы.
Ярина глубоко вздохнула. Странно, тело снова слушалось. Она попыталась привстать, привалилась спиной к холодной стене.
Смыслы? Видать, невидимый толмач совсем службу забыл!
- Ирина Логиновна Загаржецка должна сказать, что я могу сделать. Я не знаю! Я еще маленький!
Она удивилась - и вдруг поняла. Толмач не нужен. Соседка говорит на ее родном языке! Соседка?
- Я скоро вырасту - и тогда буду знать!
- Ты?… - девушка подалась вперед, протянула руку, отдернула.
- Ты - не она?
Незнакомые глаза виновато моргнули.
- Я не мог поговорить через пленочки. Эта тетка - пустая. Я сейчас поговорю и уйду. Я не буду большое ей мешать!
Догадка - невероятная, невозможная, заставила похолодеть, отшатнуться.
- Денница? Ты - Денница?
«Я еще… скачу на ивовом прутике. Как ты когда-то. Я смогу помочь, если… Если тот, кто мною станет, вспомнит одну очень важную вещь. Он быстро учится.»
- Денница? А что это?
В голосе было такое удивление, что на миг Ярина забыла обо всем. Даже о сыром подземелье. Даже о смерти, что была совсем рядом.
Голос, хриплый, женский - и одновременно детский, чуть растерянный. Глаза…
Его глаза!
- Денница - это утренняя заря, - заспешила она.
- И еще так называют звезду, которая всходит и утром, и вечером.
- Звездочка!
- в голосе прозвучала радость.
- Белая звездочка, такая красивая?
- Да.
Тело в разорванном платье приподнялось, неловко шагнуло вперед.
- Большим… Трудно быть большим! Земля далеко!
На миг Ярина вновь увидела черное небо, оскал Месяца-Володимира - и пальцы, сжимавшие ее руку.
Да, земля далеко.
- Ты вырастешь, Денница, - негромко, даже не думая, что он услышит, проговорила панна сотникова.
- Ты скоро вырастешь!…
Услышал! Глаза радостно моргнули.
- Да! Я скоро вырасту, Ирина Логиновна Загаржецка! Скоро вырасту! И тогда я смогу унести тебя из плохого места…
…В черные холодные небеса. Под ледяной свет звезд.
Девушка вздохнула.
- А сейчас - не могу, - в голосе теперь слышалась обида.
- Не могу! И даже бабочки не могут помочь. И батька не может. И братик… Скажи, что я могу сделать? Я дал тебе белую смыслу.
Только сейчас Ярина заметила, что уже не сидит, а стоит. Стоит! Ровно! Нога…
Пальцы коснулись рассеченного, плохо сросшегося сухожилия. Нет, рана не исчезла! Просто она может стоять…
Стоять? Просто стоять?
Девушка быстро оглянулась. Жаль, того, кто спас Черную Птицу, еще нет! Жаль, что они не встретятся! Но зато…
Сухие, в растрескавшейся корке, губы дернулись злой усмешкой. Зато ей не придется разбивать голову о грязную стену! Поглумиться над девкой решили, сволочи? Потешиться? До конца дней вы эту потеху запомните!
- Денница, ты… Ты можешь мне дать еще такую смыслу? Чтобы я могла… двери выбить?
Голова с растрепанными волосами неловко дернулась - он кивнул. На миг Ярина увидела все словно со стороны - и вновь усмехнулось. Раньше бы с ума сошла - с оборотнем, чуть не с мертвяком ходячим речи вести!
Ну и пусть! Хоть с Сатаной! Хоть с самим Люципером!
Дверь бы выбить! Волюшки последней хлебнуть! А там - пусть даже смерть. Их родовая, столповая!
- Я могу. Я постараюсь, Ирина Логиновна Загаржецка!
- Меня зовут Ирина. Несущая Мир. Хорошо?
Снова кивок. И вдруг нелепое тело закачалось, неловко подогнулись ноги, закрылись глаза. Закрылись и снова открылись - пустые, чужие.
- Прощай, Несущий Свет, - прошептала она.
- Прощай…
Вместо ответа послышалось знакомое тявканье. Безумная соседка отползала в свой угол. Ярина засмеялась и легко шагнула к двери.
* * *Последнего - восьмого - сердюка она убила уже на ступенях, ведущих во двор. Резв был мужик и неглуп - первым понял, что безумную голую девку ни шабли, ни пики не берут. Схватил ключи, всю связку - прямо в зубы - и как раз успел дверь, железом окованную, отпереть, когда Яринина рука легла ему на ворот.
Не дрался, даже о жизни не просил. И страха в глазах не было - одно изумление. Так и умер с шеей сломанной - удивляясь.
Ярина глубоко вдохнула теплый летний воздух, усмехнулась, сорвала с плеч мертвеца черный плащ. Почти впору - и совсем как тот, в котором она по небу летала.
В подземелье - тихо. А кровь замоют, да падаль уберут - еще краше будет. А что снаружи? Лестница, двор, а там, если помнится, уже и кнежьи палаты.
Гостью примешь ли, кнеж Сагорский?
Солнце ударило в глаза, но девушка даже не зажмурилась. Шла ровно, не оглядываясь. Кто-то подскочил, заглянул в лицо, отбежал…
- Хватайте! Хватайте девку!
Запоздалый крик ударил сзади, но Ярина даже головы не повернула. Двор людьми полон, паны и пани, все в шелках да аксамите. На ассамблею собрались, что ли? Не рановато?
Ну, раз собрались - будет вам ассамблея!
- Держите ее!
Перехватила чью-то шаблю, легко, не глядя, переломила, отбросила в сторону. Рука нащупала горло, теплое, потное…
- Ведьма! Ведьма! Стреляйте!
И словно в ответ - дружный крик. Паны и пани в пышных нарядах суетились, отбегали в сторону…
Почуяли!
Тяжелая стрела пробила плащ, скользнула по телу, и царапины не оставив. Ярина только бровью двинула. Не ожидали? Она оглядела быстро пустеющий двор. Три входа, у двух пусто, возле третьего - сердюки в латах. Эге, панове, уж не там ли ваш кнеж пребывать изволит?
На пики и внимания не обратила. Расступились пики.
- Господа! Железо! Ее железо не берет!
И шабли опустились. Ярина даже думать не стала - отчего.
- Господа! Это не девка! Это Глиняный Шакал! Шакал!
Вопль ударил в уши. Ярина поморщилась, поймала орущего за ворот, легко отбросила на ровные каменные плиты.
- Глиняный Шакал! Бежим!
- Бежи-и-и-им!
Панна сотникова только скривилась. Хороши вояки! Да будь она хоть Железным Волком, гоже ли бежать? Умри, а пост не оставь! Да сотня черкасов все это царство-государство за неделю узлом завяжет и в торбу седельную кинет!
У входа блеснула сталь. Ярина всмотрелась. Эге, не все тут труса празднуют! Вон, столпились, мечи свои немецкие выставили.
А руки-то дрожат, панове!
И ладно! Чем гуще трава - тем слаще косить!
Дверь, за дверью лестница-сходы, мрамором блестит, ковром красным покрыта.
Туда?
Туда!
В гости!
И она шла.
Худая плосконосая Смерть в черном плаще - страшная, окровавленная, беспощадная. Искалеченная семнадцатилетняя девушка, мечтавшая о жизни, а ставшая Гибелью.
Шла.
По трупам.
Порог, лестница - широкая, бесконечная, в ворсе ковра тонут босые ноги.
…Трое в темном аксамите. На головах - венцы медные, в руках - не поймешь: не шабли, не шпаги. И не мечи даже. В глазах - глухой ужас.
- Рассыпься! Рассыпься!
Даже не улыбнулась Ярина-Смерть. Отбила ладонью бессильную сталь, протянула руку…
- Рассыпься! А-а-а-ай!
Двое не соблюли чести - вниз по лестнице покатились, венцы медные теряя. Третий остался - глядел, не мигая, пока жив был. Недолго глаза пялил, пан зацный!
Выше!
А вот и еще один - в черном железе, с тоже с венцом - серебряным. Щит выставил - один венец виден.
…Пробила рука щит.
Мучить, на куски рвать, как тех, в подземелье, не стала - натешилась. Просто сжала пальцы на горле. Треснул металл доспеха - и позвонки хрустнули.
- Князя! Князя спасайте!
Крик долетел, отразился от гулких сводов. Покачала головой Ярина-Смерть. Поздно, панове, ой, поздно! То раньше спасать требовалось - когда его мосць Сагорский беззащитную девку плетьми полосовал да ублюдкам своим сильничать велел!
Теперь - поздно!
Коридор - широкий, словно зала. Парсуны на стенах, канделябры ярым золотом сверкают. Эге, а это кто? Никак Гринь? Ну, здоров будь, иуда! Помнишь Калайденцы, хлопец?
Или забыл?
Белыми были глаза чумака Кириченки, байстрюкова брата. Не на нее смотрел, не в сторону - в себя. И шаблю не вынул - стоял, белыми глазами светил. А как подошла Смерть, шевельнулись бескровные губы.
- Убей, Ярина Логиновна! Освободи! Мочи нет!
И опустилась рука. То ли вспомнила Смерть, как чумак хворую девку на закорках волок да травами отхаживал, то ли не пустило что-то…
…Словно донеслось из бесконечной дали, из-под самых холодных звезд:
- Не надо! Не надо, Несущая Мир!…
Прошла мимо. Отвернулась. И услышала тихое, безнадежное:
- Освободи! Все одно - жизни не будет!
Улыбнулась Ярина-Смерть треснувшими, кровью текущими губами. Эх, хлопче, у тебя ли одного?
Улыбнулась - забыла.
Коридор, на парсунах - паны пышные в шелках да аксамите. На всех - венцы золотые, руки - на крыжах, кто-то меч вынул…
А не сойдете ли с парсун, панове?
Молчат!
Чуют!
У дверей двустворных, белых, с накладными золотыми штуками, ее ждали. Не стража, не паны с венцами - старый знакомый. Нос из морщин торчит, худая ручонка вперед тянется…
И ты тут, гриб-поганка? Ай, славно!
Дрожала чаклунская рука, воздух знаками черкала. И губы дрожали, молитву творя. Или не молитву. Кто ведает, какого беса кликал поганый старик?
- …Пятым небом золотым, и шестым - смарагдовым, и седьмым - белого огня!…
Словно ветерком повеяло - легким, прохладным. Повеяло - да отпустило.
- Ну что, колдун, помогли тебе твои бесы? Или опять иголку достанешь?
Хрустнула ручонка, дернулась челюсть. Поморщилась Смерть гадливо, сжала пальцы…
Утробный вой смолк, стоном сменился. А после и стон затих. Язык оторванный кровавой пиявкой о белый мрамор шлепнулся. Полетели красные брызги.
- А вот тебе моя виза, кат! Заждались тебя в пекле!
Переступила через дергавшееся последней мукой тело, легко тронула дверь.
- То открывай, кнеже!
Зала - не зала, но и, считай, не горница. Большая, круглая, окна высокие, стекла в свинцовых переплетах. У стен - цветастые штандарты, на стенах - зброя каменьями светит.
Кнежа узнала сразу, хоть и видела однажды - когда ее, по рукам да ногам связанную, в подземелье волокли. Рядом с паном Мацапурою стоял тогда кнеж. Стоял, на нее брезгливо косился.
Со свиданьицем, ваша милость! Не побрезгуешь ли теперь?
У высокого кресла встречал ее кнеж. На том кресле - венец золотой, и на кнежском красном плаще тоже венец - парчой заткан.
И красным пламенем горел камень на тяжелом перстне. Горел, подмигивал.
- Ну, добридень, ясно утречко!
Не спешила Ярина-Смерть. Посмотреть хотела. Потешиться. Как те, что ее тело терзали.
Рад ли гостье, кнеж?
Не было страха в черных глазах кнежа Сагорского. Только лицо белым стало, да пальцы дрогнули, прежде чем на крыж меча лечь.
- Нам надо поговорить… побеседовать, господа Загаржецка!
Весел был смех панны сотниковой.
- Ой, надо, ваша милость! Ой, надо!
И вновь не дрогнул кнеж. Твердо смотрел.
- Вы совершаете ошибку, госпожа Загаржецка. Вы - марионетка… кукла… орудие в чужих руках. Если вы еще человек - остановитесь!
