Да и чуять нечего. Вот она, цацка золотая, с пчелкой дивной. Эх, пан Панько, удружил! И за что? Или я твоему Ковену на дороге встал? Или не в Ковене дело?
- Эй, морок! Чего пропал?
Хоть и ждал, да все же дрогнуло сердце. Вот он! Длинный, темный, рукастый, узкие глаза нездешним огнем горят.
…И пальцы! На одной руке - четыре, на другой… Шесть на другой!
Вэй, яблочко-то от яблони!…
- Что тебя от меня надо, Иегуда бен-Иосиф?
- Что?!
- восхитился я (шепотом, шепотом!) - Сначала ты, нежить, тревожишь почтенного человека, грозишь даже, а потом еще удивляешься! Вэй, что за мир? Даже у призраков не осталось совести!
- Я проиграл, - печально проговорил морок.
- А мне что за дело?
- возмутился я.
- Или это повод приставать к бедному жиду?! Да клянусь Именем Ав, чье число семьдесят два, и именем Саг!…
Грустный смешок. Я осекся. Во-первых, нечего зря клясться, а во-вторых…
- Мне так уже ответил один Заклятый. Только без имени Ав. Он был не столь учен, как ты, бен-Иосиф!
- Эй, Юдка! Чего не отвечаешь, пархатый жид?
Ага, панове черкасы! Эх, спугнули!
- До пана сотника, живо! А не то я тебя, курвий сын, канчуком!
- А ты попробуй, хазер!
- предложил я, взглянув прямо в его наглые глаза.
Дернулась рука, за шаблю хватаясь, дернулась, опустилась.
- Потом поговорим, - прошептал я в никуда.
- Как заснут все. Не уходи!
Тихий шелест был мне ответом.
* * *По тому, как крутил он седой ус, понял я - кончились шутки.
Совсем.
И раньше пан Загаржецкий шутить мало был расположен. Особенно со мной. А уж теперь!
- Отойдем, пан Юдка. Важная у нас с тобой беседа будет. Важная - и последняя.
Тихо говорил, равнодушно даже. Словно сам с собой.
От камня несло нежданным теплом. Не удержался, коснулся рукой. Слаб человек, хоть и создан по образу и подобию Его! Захотелось мне, чтобы все вокруг правдой стало - и горы, и сосны, и дорога. И чтоб вела эта дорога хоть куда, только бы прочь от проклятой Бездны.
И жить захотелось.
Вэй, Юдка! Ты ли это?
Пан сотник тоже ладонь на камень опустил. Опустил, отдернул, стряхнул пыль.
- Вот чего, жиду. Говорить я буду. А ты слушай! Добре слушай!
Я поглядел вверх. Сизый туман как будто ниже стал. Ниже - и гуще. Или почудилось?
- Нет над двоим места на земле, пан Юдка!
- Знаю, - поморщился я.
- И за этим стоило меня тревожить?
И вновь показалась мне, что передо мной - вставший на дыбы разъяренный буйвол.
- Ты слушай, жиду! Слушай! Потому и дал я слово крепкое, и поклялся, всем, чем черкас вольный поклясться может, что порешу тебя, вражье отродье, вот этой рукой!
Хрустнули пальцы в кулак сжимаясь. Побелели. А мне вдруг скучно стало.
Сначала скучно. Потом злоба накатила.
- Вэй, Логин, сотник валковский! Твоя клятва - зеленая, еще и почки на ней не набухли. А моей уже трех десятков лет поболе! Поклялся я, что никто из вас, губителей семьи моей, от меня не уйдет. А как помирать станешь, пан Загаржецкий, вспомни всех жидов, что твои черкасы зарезали, огнем сожгли да на пали набили. И девушек наших вспомни, что так матерями и не стали! Ты по своей дочке плачешься, а кто оплачет сестер моих? Кто оплачет мою мать? Смертью меня напугать хочешь, дурной гой? Да я уже умер давно, меня уже собаки съели, а вороны кости разнесли! Понял?
Крикнул - и задохнулся. И сердце болью зашлось.
Ждал удара - не ударил. Даже за эфес сабельный не взялся. Стоял, набычившись, словно и вправду - буйвол.
Молчал.
Плохо молчал. Трудно.
- День тебе даю, пан Юдка, - наконец вздохнул он.
- От этого вечера до следующего. Выведешь нас из пекла - шаблю дам. Схватимся один на один, а там уж как Бог рассудит. И с хлопцев клятву возьму, чтоб отпустили тебя, кровопийцу, коли меня порешишь. А нет - плохо умрешь, пан сотник надворный. И сам умрешь, и все жиды, что от Валок до Иерусалима вашего землю поганят, кровью умоются! И в том тебе Покровой клянусь. Понял ли?
Хотел я ему припомнить, что не он первый грозит народу моему. И фараоны грозили, и цари греческие, и кесари римские. Да где они теперь?
Хотел - но не стал. Я - мертвец, а он кто? Что толку душам в Шеоле лаяться?
- День тебе, - хрипло повторил он.
- Как сказал - так и будет.
Я пожал плечами.
Отвернулся.
Отвернулся - и пошел прочь от этого мертвеца.
* * *- Потому я и проиграл, - невесело усмехнулся он.
- Даже тебя заставить не смог. Вот и весь сказ, Иегуда бен-Иосиф!
Я поглядел на черную тень в сером сумраке. Руки-клешни бессильно свесились, глаза вниз, на битый щебень смотрят.
Думал ли я, что придется беседовать с каф-Малахом? И где?
- Самаэль против Рахаба, - медленно проговорил я.
- Розовое воинство - против голубого. И Блудный Ангел посередине…
- И мой сын, - глаза блеснули страшным, запредельным огнем.
- Ребенок, никому не сделавший зла!
Помню! Помню я эти глаза! Как взглянул на меня тот байстрюк, Пленник, памятной ночью мне встретившийся, как заглянул в душу…
- Мне кажется… Мне кажется, Самаэль задумал что-то плохое. С миром. И с моим ребенком. Поэтому я спешу. Мы и так потеряли много времени. День на Околице - это почти неделя в Сосуде. Я не должен опоздать.
Кивнул я, но не потому что поверил. Просто кивнул, словно черту подводил. Что он мне хотел сказать, ясно. А вот что ему ответить?
- Пан сотник валковский дал мне один день, - наконец начал я.
- Этот глупый гой думает, что за день я разыщу нужное Окно. Так что к следующему ночлегу тебе придется обратиться со своей заботой к нему самому, каф-Малах! Хочешь, я завещаю ему медальон? С ним и решай.
Медленно качнулась его голова. Влево… Вправо. Не хочет!
…Еще бы! Не зря старшой Ковена дал медальон мне! Мне, не Логину! Я, глупый Юдка, заклятый Юдка Душегубец, должен черкасам путь указать!
Я!
Но почему? Если этот призрак к Пленнику, к сыну своему страхолюдному торопится, то худшего проводника не найти! Или не торопится? В ином дело?
Не выдержал, хотел спросить. Но рядом со мной уже никого не было.
Пусто!
У кострища храп стоит, бедные кони из-под камней колючую траву выдирают (вот кого жалко!), часовые носами клюют…
Странный я все же человек! Другой бы на моем месте давно бы шаблю из чьих-нибудь ножен достал, до ближайшего коня добрался…
То есть это глупый другой. А умный другой вначале бы подпруги перерезал, а напоследок по горлу пана сотника шаблей полоснул.
И ходу! В галоп - до ближайшего Окна. А там - ищи ветра в поле!
А я вот стою.
Думаю.
И добро бы о коне да о шабле. Так нет же! Словно и не мне пан Логин всего день жизни оставил. То есть не день - уже меньше.
Все не так!
Все!
Ну, поссорились между собой Существа Служения. Так впервой ли? Сперва Противоречащего изгнали, что Адаму поклониться не возжелал, после - Азу и Азеля к горам приковали. Даже если князь Самаэль решил подрубить Древо Сфирот и Сосуды разбить (спаси нас Святой, благословен Он, от такого!) что за забота ему за младенем сопливым гонцов посылать? Поверил бы я, если те гонцы (вэй, пан Рио, вот чей ты слуга!) Пленника придушили, чтоб в батьку-бунтаря не вырос. Так ведь нет!
И что теперь? Растет себе байстрюк, батьке-призраку Имена посылает, тот и рад - из медальона потихоньку выглядывает, силы копит. Вот и сидел бы пан каф-Малах в золоте, и ждал бы пока сынок вырастет да на ноги его поставит.
А вместо этого?
- Эй, жиду! Ты куда?
Задумался! А панове часовые, оказывается, не спят! Так что зря я к горлу пана Логина подбирался.
- Назад! Назад, а то стрельнем!
- Иду, иду, пан Бульбенко! Уже иду!
Возле камня, где мы с мороком четырехпалым беседу вели, было пусто. Я тронул медальон. Сидишь? Сиди, сиди, бунтарь поднебесный, там тебе и место!
А что бы случилось, ежели б я его послушал? Послушал - да и указал нужное Окно пану Логину? Спас бы голову свою? Ой, не верю! Выручил бы байстрюка огнеглазого? Так ведь не грозит ему беда вроде. Во всяком случае, не сейчас. И что за глупость именно мне медальон поручать?
Ой, хитрое было лицо у пана Панька! Ой, хитрое! Словно старую клячу за трехлетнего жеребца цыганам продал!
«Держи, консул!»
Почему помочь каф-Малаху поручено именно мне?
Я усмехнулся. Правильный вопрос, Юдка! А потому и ответов всего два. Первый - до обычного человека мороку не достучаться. Не услышат его.
И это возможно. Да только не верится что-то. Не услышат, так во сне явится. Или еще как. Велика сила Малаха, даже если от него одна искра осталась!
А посему первый ответ забудем и над вторым подумаем. А вот второй ответ…
Логин Загаржецкий, сотник валковский
Не привык труса праздновать сотник Логин. Ни в бою, ни в походе, ни на совете. И нрав имел крутой - не подступись. Потому и в сотниках остался. Сватали его на полковника миргородского, да покрутился Логин по канцеляриям, по избам приказным, поглядел - и шапкой об пол ударил. Не по нему! Полк - почитай держава целая. А державой править - не сотню в атаку вести. Кому - поклон, кому - миску с талярами, кого на охоту позвать, а к кому и молодицу сосватать.
Полития!
Тьфу!
Так что презирал пан Логин всякие политии с политесами, в старшины генеральные не рвался, в прихожей гетьманской диваны турецкие не просиживал.
Зато совесть чиста!
И думал сотник, что это и есть награда. Что там в раю или в пекле, то попам виднее. А здесь, на земле, выше совести чистой награды и нет. С тем и жил. С тем и помереть думал.
И вот теперь…
- То сторожа вернулась, пан сотник! Никого впереди. И проходу нет.
- Вижу, Ондрий, вижу! Ты новых пошли. Пусть смотрят, пусть руками щупают! Должен быть путь, должен!
Сказал - и еле сдержался, чтобы самому вперед не рвануть. Все чудилось, что проглядят хлопцы тропинку нужную, не заметят…
- Чего встали! Вперед! Вперед!
Рысью шли кони, да не бодро, не споро. Видел сотник - притомились, отощали, вон уже ребра видать. Хорошо, хоть вода есть в местах этих клятых!
И коням плохо. И хлопцам. И ему, Логину Загаржецкому, не по себе.
Влево покосился, осторожно, чтобы себя не выдать. Вот он, Юдка-злодей! Ишь, ухмыляется, бороду рыжую гладит! Так бы и выхватил "ордынку", так бы и рубанул поперек поганой рожи!
Эх, нельзя! До вечера обождать надо. Может, одумается лиходей, о жизни своей вспомнит, о душе?
Но уже понимал сотник - не одумается. Тверд Юдка, не уступит. Решил погубить всех, с собой в пекло забрать - и погубит. И заберет.
Аж зубами скрипнул Логин. Его вина! Его! Не раскусил жида клятого! В глаза не взглянул! Так что не Юдка виноват, а он сам. Это он, Логин Загаржецкий, взял в проводники сатану-анчихриста, чаклуна Панька послушавшись. Сам и расхлебывай, сотник валковский!
…Эх, Панько, Панько! Или не спасал его сотник? Не покрывал, не прятал, когда хотели химерника старого в полковую канцелярию за ворожбу отправить - прямиком на дыбу?
И чем отплатил ведьмач?
Не утерпел пан Логин - обернулся. Вот они, хлопцы! Его гордость, сыны его! Позвал в самое пекло - и пошли! И ведь знали, что не за Мацапурой-нелюдем спешит их сотник. Чорт с ним, с Диким Паном (а ведь и вправду - с ним!). Ярина! Ярина Логиновна!
Яринка!
И сон вспоминается - про совет военный да про ампиратора-филина. Ведь тому, кем был он, Логин, в том сне, тоже, небось, немало сулили! Но ведь не оплошал, не повел хлопцев на погибель!
Эх-ма!
Когда ему в палец игла золотая ткнулась, простился сотник с душой своей бессмертной. Думал: душу - на дочку. Свою душу. Свою! Не хлопцев, не черкасов валковских, за которых перед Богом да гетьманом в ответе. И кто ж он после этого? Ну, разорвут Юдку-убивца конями, ну, отрежут поганую голову. И что?
Обернулся пан сотник влево. Твердо смотрел клятый Юдка. Твердо, без страха. А как поймал его, Логина, взгляд - ухмыльнулся в пламень-бороду.
И жаром залилось лицо, и рванулась рука к верной "ордынке"…
- Пане сотник! Пане со-о-отник!
Что?!
Нет, не обмануло эхо. Да и нет тут эха! А как рушница бьет, Логин Загаржецкий помнил крепко. Помнил - не спутает.
- Хлопцы! К бо-о-ою!
Юдка Душегубец
Вэй, ну и людно на Околице стало! Прямо прошпект питербурхский!
- Отряд там! С рушницами! Нечитайлу ранили!
- Как? Нечитайло! Эх, рассучьи дети! Ну-ка, хлопцы, заряжай!
Так-так! На белом коне долговязый… Как бишь его? Ага, Забреха, второй конь - с седлом пустым…
- Трое! Или четверо! И коней с дюжину. То есть не коней…
- Впере-е-о-од!
Эх, горяч ты, пан Логин! Я бы сперва хлопца дослушал. А вдруг там не кони, а медведи? Или тигры?
- Гром, бонба готова?
- Завсегда готова!
Ага, вот они!
Вначале почудилось, что встречались уже. Латы темные, да шлемы, да пики. Не из Вифлиема ли едут? Вкруговую?
- Пали!
Хорошо, рот раскрыть успел - знатно ахнуло. Добрая вещь гаковница! Тот, что впереди ехал, кажется, уже оценил.
- Шабли! А ну-ка, Дмитро! Бонбу!
Ой, вэй!
А как дым рассеялся, как откашлялись да сажу с лиц вытерли, стало понятно - кончилась баталия. На земле - четыре мертвяка, трое - в латах, один в каптане, да две лошади, да еще одна ногами дергает. Отбегалась, бедная!
- Вот так, Юдка! Так со всеми вами будет!
- Вэй, пан сотник! Вы прямо-таки Голиаф!
А вот и Нечитайло в сторонке лежит, глазами лупает. Жив? Вроде как.
- Они… Мы… Мы к ним, кто такие, спрашиваем, а они - из мушкетов!
Из мушкетов?
Не утерпел - с коня спрыгнул. И пока хлопцы по сумкам седельным шарили, да лошадей уцелевших сгоняли, поднял рушницу.
- А ну, положь! Положь, клятый жид!
Положил, тем более - разряженная. Ой, дивная рушница! Где-то видел я такие! Ствол короткий, раструбом, кремня нет, приклад тяжелый, зато в насечке серебряной…
- А вы сами взгляните, пан Логин!
- Тю!
Вспомнил! Видел, ой, видел! И совсем недавно, и трех недель не прошло. Славная у пана Мацапуры оружейная! Все там есть!
То есть, было, конечно.
- Фитильное ружье, пан сотник. Аркебуза. Видали такое?
Посопел, потрогал, нахмурился.
Не видал.
- Пан сотник! Пан сотник! Вот кони эти! Химерные!
Он оглянулся - и я оглянулся. У него глаза на лоб полезли, и у меня - следом. Он перекрестился…
Вэй, почему я не гой!
Такого и у пана Станислава не было. То есть, таких. Не лошадь, не осел, не верблюд. Шея длинная, уши острые, шерсть белая. Может, верблюд все-таки? Только поменьше, и горбов нет.
- Их тут с дюжину. Под вьюками. Чего делать будем?
Мы смотрели - и верблюды эти безгорбые смотрели. На нас. В глазах темных - страх и тоска. И вправду, изголодались панове черкасы. Затоскуешь тут!
- Вот чего, хлопцы! Перво-наперво - отченаш прочесть. Затем - каждую тварь крестом осенить. А потом - во вьюки заглянуть!
Ну что с них взять, с этих гоев-язычников?
