Сегодня - понял!
Слаб наш язык. Меч! Видели бы наши меламеды тот меч!
Дрожи, мышка!
А после, как жив остался, в первый миг о Темных Малахах вспомнил. Есть, говорят, такие. Из Семи Воинств изгнаны, от Его Лика отлучены, и бродят между Сосудами. Почему бы их стае не попытаться проторить дорогу через Ворота? Говорили умные люди, что самим Темным ходу нет, вот и пытаются пристроиться к тем, кому виза выписана.
Решил - повезло. Нам повезло. Повернул Самаэль свое воинство против гостей незваных - и пробежали тараканы сквозь треснувший Заслон.
Теперь понимаю - чушь. Полная чушь и дурость! Но…
Но мог ли подумать я, глупый Иегуда, что ради нас, ничтожных, поднимет свой розовый Стяг великий князь Самаэль, что подобен пышущей пламенем высокой горе, и пошлет верных Малахов Ворота перекрывать, дабы мышку с тараканами в иной Сосуд не пропустить?! И мог ли помыслить, что придет нам на помощь Микаэлева рать?
Самаэль против Микаэля.
Раздрай небесный!
Да, бежала себе мышка, бежала!…
Разве не Высшей волей Рубежи охраняются? Разве не по Его приказу воинство под розовым Стягом стражу в Воротах держит?
Мышку не хотели пускать! Маленькая мышка оказалась не по душе самому Самаэлю!
И кто скажет мне, глупому жиду, почему?
Пусть даже так. Но воевать! Из-за нас!
Могуч Самаэль, сотоварищ князя Габриэля, Шуйцы Святого, благословен Он! Могуч! Но никто еще не сладил с воинством Микаэля. И разлетелся твердый камень под ударами голубых молний.
Голубых! А мне они казались темными…
Мышка ускользнула, убежали тараканы. А что Там? В Высшем мире, в обители Малахов? Не скликают ли князья все семь воинств? Белый Стяг Габриэля, зеленый - Рафаэля, пурпурный с золотом - Уриэля?…
Что же ты натворила, глупая мышка?
* * *И был вечер, и было утро, и был день…
Ночи не было.
Все тот же сумрак, серое низкое небо, горы со всех сторон.
- Сто-о-ой! Привал!
Я спрыгнул с коня, поискал свою тень…
Потерялась тень!
- Нумо, хлопцы, кулеш варить! Эй, за жидом клятым смотрите!
- Приглядим, батьку!
Так ничего и не понял сотник валковский. Куда мне бежать-то? Прямиком в Бездну? К Левиафану?
Вот дурень!
Двое не поленились - стали по бокам. Руки на эфесах сабельных, взгляды огнем горят. Вэй, как страшно!
- А ну-ка, панове-молодцы, поглядите, чего вокруг есть? Да сторожко глядите! С бережением!
Я снял жупан, расстелил на камнях и прилег, не обращая внимания на сопящих по бокам хлопцев. Пусть все бегают, а жид клятый отдыхать будет. Шаббат у жида!
Но сначала…
Прочь Тени!
…И вздрогнул я вновь, ибо увидел то, что не должно быть здесь.
Перекресток!
Прямо передо мною вдаль уходила широкая дорога. Даже не дорога - проход! Черная Бездна сгинула, растворилась без следа, уступая место привычной белизне Сосуда.
Словно окно.
Окно, ворота, дверь…
Я открыл глаза.
В двух шагах - серый камень бесконечной дороги, а за ним - привычные деревья.
Рощица - обычная, чуть ли не сотая за день.
Обычная - да не очень!
Я даже встал - осторожно, дабы стражей своих не потревожить. Сосны с елями толпятся, к склону отвесному лепятся.
Вэй, не сосны! Не елки! Не можжевельник, не боярышник.
Неужто никто не заметил?
Я поглядел по сторонам. Костер дымится, смолой сосновой пахнет, панове-молодцы котел над огнем пристраивают…
Их бы всех - в этот котел! Вэй, славный кулеш бы вышел!
А вот и пан сотник - с есаулом лясы точит, не иначе план военный составляет.
Архистратиги!
Так-так! Выходит, никто кроме меня, и не заметил? Ай, славно!
Я вновь прилег, расстегнул ворот рубахи. Что-то странное поплыло перед глазами. Слепил Великий Горшечник Сосуды…
- Эй, хлопцы! Как там жид? Не убег?
- Да куда ж ему? Они, жиды, жизнь свою поганую любят! Пуще серебра!
…А вот это верно! Люблю я свою жизнь больше серебра.Но не больше крови! Их - этих убийц народа моего - проклятой крови!
- Спишь, что ли, Юдка?
- Сплю, панове, сплю!
…Слепил Великий Горшечник Сосуды, да уложил их горлом к Эйн-Соф - Мировому Пламени. А что будет, ежели Сосуды… Ежели кувшины горлышком к костру уложить? Сверху взглянуть - вроде круга.
…И бесконечный путь вдоль подступившей к ним Бездны!
Бр-р-р-р!
Что за ересь пришла к тебе на ум, глупый Юдка? Или не ходил ты в хедер? Или не читал Тору? Или не открывал великую Книгу "Зогар"? Где же там такое написано? Чтобы горшки горлом к огню, а вокруг - дорога, вроде ленты, что гойские девки в косы заплетают?
И проходы! Окна в каждый Сосуд!
Прости меня Святой, благословен Ты, ибо пришла в башку мою глупая ересь. И такая глупая ересь! Такая глупая!…
Не хотел погубить нас великий Рахаб! И на путь верный направил! Верный - но не прямой! Не иначе, прошли мы мимо нужного Сосуда, Самаэлевым воинством едва не убитые, а посему послали нас по дороге дальней, вокруг всех Сосудов идущей!
Не вокруг ли Света Божьего?
- Эй, жид! Юдка! А ну проснись!
Проснулся жид Юдка.
Так-так, опять гости. Да не один - толпа целая. Скалятся, перемигиваются. Видать, решили с жида Юдки поглумиться.
Я не против. Глумитесь, панове-молодцы!
- Так что мы твоей мосци, пане Юдка, ужин принесли. Не изволишь?
Кто шапку снял, а кто и в пояс поклонился.
Ага! Уже в пояс кланяться стали!
- Кулеш его мосци!
А вот и кулеш - котелок полный, дымится еще.
- Звиняй, пан зацный, что ложка не серебряная! Как думаете, хлопцы, простит нас пан Юдка?
- Гы! Гы-гы!
- Простит! Как есть, простит! А ну, жри, сучий потрох!
От котелка несло горелым салом. Ах, вот чего они удумали! Вэй, как смешно - жида салом кормят!
- Жри, сволочь! Зря, что ли, кланялись?
…Гибли мои предки перед алтарями, не желая идоложертвенное вкушать. Эх, встать бы мне, как тезке моему Иегуде Маккаби, да воззвать перед смертью к Б-гу Израиля!
А зачем?
Первая ложка глоталась с трудом, вторая уже легче.
- То спасибо, панове черкасы! А в следующий раз сало тмином заправьте. И чесночку бы, чесночку!
Хохотнули - да как-то невесело. Переглянулись, кто-то плечами пожал…
Весело было мне.
Стоят дурни, не видя, не чувствуя, что за их спинами - Спасение. Задницами повернулись. А жид Юдка знай себе кулеш трефной наворачивает.
- Ну будет, тебе! Весь котелок съешь!
А почему бы и нет? Не в сале смак - в закуске. А вот она закуска - дюжина дураков, которых ждут - не дождутся в их гойском пекле.
Цимес!
Иегуда Маккаби разрешил войску своему сражаться в шаббат. Иегуда бен-Иосиф дозволил себе вкушать трефное.
Умри, душа моя, с филистимлянами!
* * *Хорошо спится над Бездной!
Крепко!
Так крепко, что панам черкасам пришлось жида клятого под ребра толкать.
- Гей, Юдка! Вставай, вставай! В синагогу опоздаешь!
Серое небо, серые скалы, темная шевелюра рощицы. Зеленая, наверное. А вот и тараканы! Уже и котел вымыли, и коней оседлали. Сейчас дальше поскачем - вокруг Мира Б-жьего. Гой-да, гой-да, как говаривал пан Станислав.
- Пане сотнику! Пане сотнику! Там! Там!…
Эге, а это кто? Черноусый, в левом ухе - серьга серебряная - и шабля в руке. Тоже в левой.
- Чего сталось, Свербигуз?
Ой, точно! Свербигуз! Знавал я одного Свербигуза - еще за Днепром. Паном был зацным да все с прозвищем непотребным маялся. Не выдержал, поклонился попу битыми талярами, тот и дозволил сменять - СвербигуЗа на СвербигуСа.
- Батька! В леске том! Баба! В смысле девка! И без всего!
Грохнуло - словно из сотни гаковниц грянули.
- Ой, хлопцы! Ой, гляньте на него! Ну, Свербигуз, ну, силен! И в пекле девку отыщет!
Только трое не смеялись: черноусый, сотник Логин - и я. Этот хлопец был там! Не понял, не догадался, но - увидел!
- А ну цыть, бесово племя!
Огромная ладонь взметнулась вверх. Пан Загаржецкий дернул бровью.
- Цыть, говорю! А ну, рассказывай, какая-такая девка? И чего шабля в крови?
Спросил - но не на хлопца поглядел. На меня. А я смотрел на шаблю. И вправду - в крови!
- Ты чего, Свербигуз, никак девке башку снес?
Вновь бы засмеялись, да взглянули да пана сотника - и осеклись.
- Рассказывай!
Свербигуз и сам на шаблю взглянул, правой рукой чуб густой поправил.
- Так от, панове. Пошел я, стало быть, в лес по нужде. По великой…
На этот раз уже никто не смеялся.
…Итак, шел черкас по рощице, шаг, другой, ан - глядь - тропка. Он по тропке - да вниз. Тут пан Свербигуз уже и о нужде своей великой забыл. Виданное ли дело? Роща к склону горы прилеплена, а тропка вниз идет!
- Иду, я хлопцы, а тропка вроде как шире становится. А за нею - полянка. А на той полянке…
- Баба?
- не выдержал кто-то.
- Тьфу!
- черкас не выдержал: сплюнул.
- Да не баба! Дерево! Такое…
Свербигуз долго пытался изобразить, какое именно. Я пригляделся. Как по мне, получалось не дерево, а именно баба.
- А на дереве - сливы. То есть не сливы, а чорт его знает что, но похоже. Вот!
На его ладони появилось что-то большое и круглое. Я пригляделся. Эге, видел! В Таврии, на бахчисарайском базаре. Не слива, конечно - гранат. Терпкий, челюсти вяжет!
- Сорвал я, понюхал, а есть не стал. Мало ли, а вдруг это ягода волчья? И вдруг - ползет змеюка. Большая, зараза! И говорит мне человеческим голосом…
На этот раз уже ничто не помогло. Хохотали, катались по земле, утирали слезы кулаками. Даже сам пан сотник в усы ухмылялся.
- Да не вру я, хлопцы!
- завопил в отчаянии Свербигуз.
- Не вру! Говорит мол, съешь, вкусно! Я ее и послал. А сам в кусты, по нужде. Припекло совсем…
Лучше бы и не говорил. Тут и я на землю сполз.
- А после выхожу, шаровары поправляю, а там девка! Без всего! Да не гогочите, панове! Девка говорю, а змеюка - возле нее, ягоду эту волчью в зубах держит. Я ее шаблей, гадину…
- Девку?
- Да не девку!…
Пока славные черкасы валковские по земле ползали да с земли вставали, я прикрыл глаза.
…Медленно-медленно, беззвучно, словно во сне, смыкалась черная тьма. Только в самой середине белело узкое окошко…
Свистнули, подкрутили усы.
- Панове-молодцы! А ну - за девкой! Веди, Свербигузка!
Застучали ладные чоботы с подковками - и стихло все. Мы с паном сотником переглянулись. Понял? Почувствовал?
Я вновь прикрыл глаза.
Все!
Сомкнулась Бездна!
Пока вернувшиеся из рощи хлопцы-молодцы угощали Свербигуза тумаками, пока отсмеивались ("добре соврал, ох, добре!"), я никак не мог вспомнить, где я уже слыхал подобную историю. Дерево с гранатом, при нем девка без плахты и рубахи, а тут и змея - человеческим голосом речи ведет. Съешь, мол, съешь…
Вкусно!
Вспоминал - ну никак вспомнить не мог!
- По ко-о-оням!
Повеселевшие черкасы лихо взлетели в седла.
- Эй, жиду, не отставай!
Не отстану, панове! Вэй, не отстану!
- Рысью! Размашистой да не раскидистой! Гей!
Ударили копыта, кто-то свистнул, и тут же десяток голосов дружно грянул:
- Засвит встали черкасоньки
В поход серед ночи.
Заплакала Марусенька
Свои ясны очи!
Так грянули, что я и сам чуть не начал подпевать. А может, и начал бы (плакать вашим Марусенькам, панове! ох, плакать!), если бы не четырехпалая…
…Огромная, нелюдская, бугристая, словно из болотного тумана слепленная рука… клешня…
- Не оборачивайся, Иегуда бен Иосиф! Не надо.
Четырехпалая клешня лежала у меня на плече. И холодом тянуло от того, кто сидел позади меня, на конском крупе. О того, кто обратился ко мне на родном идише. От того, кто не был человеком.
- Меня никто не видит, бен-Иосиф. Не видит и не слышит - кроме тебя. Не видит, не слышит - и не поможет!
Сцепил зубы, закрыл глаза. Не поможет, верно! Да только не стоит меня пугать! Кто бы ты ни был, я тебя увижу. Сейчас!
Прочь Тени!
…Узкая дорога над Бездной, всадники-тараканы - гуськом, один за другим, я - такой же таракан. А сзади меня… Сзади меня… Никого!
НИКОГО!
Чортов ублюдок, младший сын вдовы Киричихи
Батька жив!
Жив!
Я знаю, где он!
Бабочки говорили, чтобы я его не искал, но я все равно его нашел! Только он очень далеко, за всеми пленочками. Мне до него не дотянуться.
Я буду посылать ему смыслы.
Пленочки стали очень-очень твердые.
И черные.
* * *Мы с дядькой Князем и Теткой гуляли в саду.
Ночью.
Княжич Тор тоже хотел гулять с нами, но дядька Князь его не взял. Он - очень маленький.
Мы смотрели на звезды. Звезды очень красивые. Дядька Князь сказал мне, что звезды - это маленькие мальчики со свечечками. Дядька Князь пошутил. Я смеялся.
Тетка сказала, что звезды - это горячий пар. Совсем горячий. Она так думает. Я ответил, что горячий пар - это не звезды, а то, из чего они состоят.
Она удивилась.
Дядька Князь стал говорить с теткой другими словами. Они думали, что я не понимаю. Дядька Князь говорил, что его обманули. Что его обманул я. Я должен был всех спасти. Но не спас. Не спас, потому что радуга снова в небе. Каждый день.
Радуга очень красивая! Почему дядька Князь сердится?
Я чуть не заплакал, но вспомнил, что мне плакать нельзя.
Тетка сказала дядьке Князю, что я скоро вырасту.
Они стали говорить тихо. Я не подслушивал. Подслушивать нехорошо. Я смотрел на звезды. Звезды красивые. Я искал. Я нашел!
Я нашел!
Меня спросили, почему я кричу. Я сказал, что нашел свое имя. Мое имя - звездочка. Я это знал, но забыл. Потом вспомнил. Звездочка белая и большая.
Дядька Князь сказал, что белую звездочку у них называют Тацел. Я ответил, что слово Тацел мне не нравится. Тетка сказала, что у меня дома эту звездочку называют разными именами. Я ответил, что имя может быть только одно, его лишь произносят по-разному.
Они снова удивились. Я хотел сказать, что имя тетки тоже произносят по-разному. Дядька Князь называет тетку "Сале". Братик называет "Сука поганая" и "Колдунья". Себя она называет "Куколка".
Но я не сказал. Она испугается.
Я не знаю, что означает слово "эвакуация". Надо спросить у братика.
* * *Добрый дядька далеко. Ему хорошо, но он не хочет обо мне думать. Мне грустно.
Братик смешной. Он опять сидит у кувшина, в котором нет смыслы. Он плачет.
Я хотел его спросить, что значит "эвакуация".
Я хотел спросить его о батьке и мамке.
Я не спросил.
Он плачет. Он ругает плохими словами себя. В словах - черные смыслы. Меня он тоже ругает. Братик думает, что я во всем виноват. Я - и батька.
Я не выдержал и заплакал.
Надо сказать дядьке Князю, чтобы у братика отобрали кувшин. Кувшин плохой.
Тетка не хотела со мной говорить. Тетка боится. У нее во рту - много ядовитых закорлючек. Теперь я знаю - это тоже смыслы, но очень плохие.
Я умный. Я не стал спрашивать тетку, что значит "эвакуация". Я не стал спрашивать ее о батьке. Я спросил, как помочь Ирине Логиновне Загаржецкой. Ей очень плохо. Мои смыслы не помогают.
